Старуху пожалел… Чудак я, наверно. Зачем жалеть? Серега никого не жалеет, а разве плохо ему? Вон денег сколько накопил…»

Между тем Серега открыл калитку и вошел во двор. С радостным визгом бросилась к нему Тэтька — свирепого права овчарка, целыми днями, лая и гремя цепью, бегавшая по узкой дорожке между забором и возделанными грядками. Он хотел было поласкать собаку, но на крыльце показалась бабушка. Маленькая, худая, в заношенном до дыр переднике. Она быстрым взглядом окинула Серегу, его пустую корзину и спросила:

— Где ж ты, мил дружок, запропал? Ждем, ждем…

Он напустил на себя обиженный вид:

— Вам что — наложили корзину, иди торгуй! А я измучился, как собака. Базар плохой, настоящей цены не дают… Пока продал все четырнадцать килограммов…

— Четырнадцать? — удивилась бабушка. — Это как же: дома вешали — пятнадцать было.

А Серега еще пуще рассердился:

— Это на ваших архирейских — пятнадцать…

Они еще несколько минут препирались, и хоть бабушка подозревала, что не в меру расторопный внук ее, похоже, ловчит и изворачивается, она, взяв у него и пересчитав деньги, вздохнула и примирительным голосом сказала:

— Ну да ладно, не сердись. Если чуток и взял, так за работу же. Вон и вправду, какой измученный. Шутка ли — с утра на базаре… А денежки попусту не трать. Знай: копеечка к копеечке…

— Говорю, не брал ничего! — Серега дернул плечом и проворчал: — Поесть бы лучше дали. Голодный как волк.

— Ох, милок, — словно вспомнив, встрепенулась бабушка, — еще не приготовила. Не до того было. Глаша-то совсем расхворалась. Врачиха недавно приходила. Говорит, грипп у нее какой-то особенный. Тяжелой формы.

Мать лежала на кровати с воспаленным и красным от высокой температуры лицом. Еще утром она ходила по дому, собирала его на базар и лишь жаловалась на озноб и головную боль. А теперь вон как скрутил грипп! Серега подошел к матери, сочувственно спросил:

— Болит, да?

— Плохо, сынок… Тело ломит. И голова будто раскалывается.

— Ничего, — успокоила бабушка, — сейчас вот сбегает Сережа за лекарством, дай бог и полегчает. — Взяв со стола рецепт, она добавила: — Хорошие, сказывала врачиха, лекарства, сильные. Глядишь, хворь как рукой снимет… Идем, Сережа, молочка налью. Выпьешь с пирогом да беги в аптеку.

Хоть и устал, измучился Серега, полдня проторчавши на рынке, но возражать против того, чтобы сбегать в аптеку, он, конечно, не мог. Какие могут быть разговоры — мать больна. Положив в карман рецепт и серебряный рубль, который бабушка дала ему на лекарство, он через двадцать минут уже соскочил с подножки трамвая в начале улицы Гагарина.

От трамвайной остановки до аптеки было недалеко. Серега достал бабушкин рубль и положил на ладонь. Новенький, блестящий, хорошо ощутимый на вес, он настолько понравился ему, что Серега подумал: «Возьму его себе, а на лекарство потрачу свои, мелкие. Какая разница! Эх, больно хорош рублик, хоть зайчики пускай!» Щелчком ногтя Серега подкинул монету вверх и поймал на лету. Потом снова крутанул и… Ударившись об руку, чудесный новенький рубль со звоном упал на асфальт и прямехонько, не спеша, будто смеясь над Серегой, покатился к решетке водостока. Серега кинулся вслед, но поздно — монета исчезла в отверстии решетки.

Не меньше минуты стоял он у крепко впаянной в асфальт железной решетки и смотрел, как внизу бежит тусклый, неслышимый за шумом улицы поток сточной воды. Монеты не было видно.

Доигрался! Серега со злостью прихлопнул усевшуюся на рукав красненькую «божью коровку», растер ее в пальцах и вспомнил больную мать — жалкую, с сухим, лихорадочным блеском глаз. «Доигрался!» — опять сердито подумал он и, плюнув на железную решетку, словно она была во всем виновата, пошел к аптеке. Однако, не доходя каких-нибудь десяти-пятнадцати метров, он замедлил шаг, еще замедлил, а у самых дверей аптеки и вовсе остановился.

Ну ладно, купит лекарство, а дальше?.. Значит, пропали его денежки? Ведь не скажешь бабке, что купил на свои, а ее потерял. А если и скажешь, то не поверит… Надо же было провалиться этому рублю!.. Что же делать? Серега потрогал в кармане свои деньги, позвенел ими. Нет, ни за что не поверит бабка.

«Ничего, — вздохнув, подумал он, — мать еще часик потерпит. Пойду домой и скажу, что потерял деньги. Ведь потерял же, не обманываю. Факт. А своих денег у меня могло и не оказаться. Факт, могло не оказаться».

Серега с облегчением выдохнул воздух и поспешил от дверей аптеки к трамвайной остановке.

Трудные

Я и сам не знаю отчего, но вот почувствовал как-то, понял: это, думаю, точно — родная душа.

Он сидел на парапете в коричневой куртке. Сидит, в воду смотрит. Пять минут сидит так, десять, по сторонам не оглядывается. Ясно: парнишка никого не ждет. Просто сидит. Сам по себе. А чего ж, правильно, весна, солнышко светит, парапет гранитный нагрелся — хорошо! Почему не посидеть. Зима хуже горькой редьки надоела. А то, что он один в такое время, так лично мне это понятней понятного, потому и подумал о нем — родная душа.