Леша покорно ждал на краю ямы, и когда она увидела его – полного, нескладного, уродливого, как птенец, – сердце сжалось от мучительной боли за него и от страха, что все может всплыть. О себе Таня не думала: она представляла койку, к которой привязан ее глупый младший брат, и его лицо – непонимающее, перепуганное лицо ребенка, которому причиняют боль.

– Пойдем домой, – тихо сказала она, прогоняя отвратительное видение, и наклонилась, смахивая с головы брата овода.

Если бы не овод, Таня заметила бы человека, наблюдавшего за ней из-за деревьев. Но когда она распрямилась и обернулась, чтобы бросить последний взгляд на замаскированную могилу, тот уже спрятался за сосной.

К вечерней встрече с Алисой Роман готовился особенно тщательно, но приготовления его касались не столько внешнего вида, сколько настроя. Настрой сегодня следовало иметь правильный, и для того, чтобы войти в нужное состояние, он провел не меньше десяти минут, рассматривая ее фотографию и про себя разговаривая с девушкой.

Эту технику он освоил несколько лет назад, когда только начинал работать на шефа. Вспоминая себя тогдашнего, Роман усмехался: сколько же в нем было апломба и нахальства! Он знал, что красив, знал, что нравится женщинам, и самонадеянно считал, что этого будет вполне достаточно для выполнения тех заданий, для которых его взяли.

Шеф, мудрый человек, быстро сбил с него спесь, подсунув ему немолодую, по меркам юного Ромы, дамочку – лет тридцати восьми, невыразительной внешности: сухопарую блондинку с мелкими чертами лица. Муж блондинки хотел выяснить, устоит ли его супруга перед соблазном, и Роман начал работать, заранее уверенный в результате.

Однако все вышло не так, как он ожидал. Дамочка легко пошла на контакт, но стоило Роме намекнуть на продолжение отношений, как она выскользнула и на прощание даже позволила себе небрежное высокомерие. Он не смог бы повторить то, что она сказала, да это было и неважно: высокомерие пряталось в интонациях, в ее взгляде, в легком пожатии плеч... Он потратил на эту стерву два вечера, а она даже не дала себя поцеловать!

Докладывая об «операции», Роман интерпретировал события в свою пользу, выставив дамочку верной женой, устойчивой к мужской красоте и обаянию – если только красота и обаяние не исходят от ее супруга. Шеф выслушал его рассказ, хмыкнул и отрядил на продолжение операции Антошу – субтильного субъекта с кривой ухмылкой и крашеной белой челкой.

Антоше крепость сдалась после третьей встречи, и все стороны получили свое: семейная пара – развод и такой раздел имущества, который устраивал заказчика, фирма – гонорар, а Роман – щелчок по носу и важный урок. «Женщины клюют не на красоту, – сказал шеф, проводя разбор полетов. – Они клюют на исполнение своей мечты. Тебе придется этому учиться».

И Рома учился. Выяснилось, что клиенток, не клюющих на стандартные приманки, – меньшинство. Роман посмеивался про себя, слыша, что мужчинам достаточно красивой фигурки и смазливого личика, чтобы они увлеклись их обладательницей и забыли обо всем. Женщины, с его точки зрения, были устроены куда проще! Им даже не нужны в избраннике фигура и лицо, если он соответствовал образу идеального возлюбленного, а таких образов-схем оказалось всего три. Следовательно, и всех клиенток можно было рассортировать на три группы.

Для первой важна была сила – во всех ее проявлениях. Сильный мужчина платил за все, принимал решения за всех и готов был сражаться со всеми, если в том была необходимость. Мозги сильному мужчине были необязательны, их успешно заменяли инстинкты, и чем ярче они демонстрировались, тем охотнее обрабатываемые дамы падали в объятия самца. Роман так и называл этот образ – «самец». Он ему хорошо удавался.

Вторая группа любила «качели». Раскачивание эмоций – вот тот крючок, который цеплял этих женщин: от грубости к нежности, от издевательской, утонченной язвительности – к нескрываемому обожанию, от любви к безучастности... Некоторым требовалось разнообразие, другие ловились на одну только смену чуткости и равнодушия, но с каждой из них тактика была рассчитана и ясна с первых часов знакомства. Роману был не по душе оттенок механистичности, который имелся в «качелях», но он признавал, что их достоинство – в простоте и предсказуемости.

Третьей группе женщин, с которыми имел дело Роман, требовались чувства. Иногда ему казалось, что крики о нехватке витаминов, кислорода, микроэлементов и прочего, о чем вопят газеты и телевидение, – все это чушь по сравнению с тем, насколько людям нужны чувства. Сильные! Искренние! Не экстрим, который является лишь суррогатом, заменителем – внешне сильным, но в действительности поверхностным, не затрагивающим ни одной струны души... А настоящие, неподдельные чувства, без которых организм болеет, поедает сам себя: растравляется язвами, отзывается мигренями и мстит хозяину неврозами и прочими болячками, причину которых ищут совсем не там, где стоило бы искать.

О, Роман был мастер чувств! Он любил с размахом, страдал с упоением и готов был рыдать на коленях перед любимой, зная, что высокий красивый мужчина в слезах – зрелище, бередящее нежную женскую душу. Клиенток втягивало в водоворот эмоций, они сами начинали любить с размахом и страдать с упоением, и предавались этому с пылом, которого в себе и не подозревали. Это и становилось тем крючком, слезть с которого самостоятельно мало кто мог.

Определяя, к какой группе отнести очередное «задание», Роман распечатывал фотографию (смотреть на экран монитора не годилось, требовался лист) и начинал проникновенно беседовать с объектом предстоящей работы. Сперва он задавал простые вопросы, ответы на которые знал из досье: возраст, количество детей, сколько лет в браке, а затем переходил к угадыванию любимого цвета, времени года, блюда и мысленно составлял нечто вроде школьной анкеты, где требовалось синей ручкой вписать имя любимого певца, а также накорябать четыре строчки из лучшего в мире стихотворения.