Как я уже сказал выше, эта самая Книга, очень дурно издана. Самому Сервантесу смело можно было бы поставить двойку за редактуру собственного произведения, правда, если бы Сервантес, действительно как единственный автор мог нести всю ответственность за написанное. На странные несуразности, логические несовпадения автору указывали еще при жизни, но он сознательно отказывался что-либо исправлять. Почему? Скорее всего, потому, что не вполне признавал за этим текстом свое собственное авторство. Близкие несуразности и несостыковки мы найдем и в Ветхом, и в Новом завете, немало их и в Коране, и в других священных текстах. При ближайшем рассмотрении складывается впечатление, что самого Сервантеса Книга лишь использует. Она позволяет этому, достойному во всех отношениях человеку, лишь играть роль автора и не более того. Таким же автором смело можно было бы назвать и Алонсо Кихано. Он кажется настолько реальным, что писателю лишь остается следовать за своим так называемым героем, как евангелисту за Христом, и записывать все его приключения и рассуждения, полные безумной мудрости.

По-моему глубокому убеждению, так оно и было на самом деле. Я уверен, что Сервантес, этот писатель-неудачник, до случайной встречи с Алонсо Кихано на постоялом дворе ни о какой литературной славе и помышлять не мог. А сам Алонсо Кихано случайно наткнулся в своей библиотеке на некую Книгу, и Она незамедлительно свела бедного идальго с ума, сделав пророком, блаженным, гуру. А разве так уже не случалось? Разве история не знает подобных примеров? Будда, Мухамед, Моисей и другие. Все они говорили о какой-то Книге и всех их современники воспринимали не иначе, как людей не от мира сего, и всегда рядом с ними находился кто-то, кто скрупулезно записывал их бред, и Книга из лепета пророков превращалась во вполне материальное нечто, каждый раз с помощью нового текста переделывая мир на новый лад. И во всех этих священных текстах на каждом шагу можно встретить какую-нибудь нелепицу, которую никто не собирался исправлять, ссылаясь на высшие божественные авторитеты. За эти нелепицы несла ответственность лишь сама Книга, а не какой-нибудь там автор.

Чтобы не быть голословным в своем утверждении, приведу следующие, ставшие хрестоматийными, примеры так называемых нелепиц, о которых известно любому серьезному специалисту в этой области.

Возьмем, к примеру, историю о знаменитом «сером» Санчо Панса. Так верный оруженосец звал своего осла. Этого осла воруют, но как, нам об этом не рассказывают. Просто ставят перед фактом, что «серого» у Санчо уже нет. В воровстве повинен каторжник по имени Пасамонте де Хинес. Как он это сделал? Об этом поначалу умалчивается. Затем в качестве оправдания Сервантес в самом начале II тома (глава 4) с помощью Санчо Панса пускается во всякого рода нелепые рассуждения о том, что разбойник сначала подставил палки под седло, а затем вывел «серого» прямо из-под спящего хозяина. Объяснение, согласитесь, нелепое и не выдерживает никакой критики. Тут следует заметить, что осел Санчо Панса к этому времени уже перестал быть его «серым». Своего осла оруженосец уже давно сменял на более молодое животное, забрав его у цирюльника, на которого и напал Дон Кихот — случай со знаменитым шлемом Мамбрина. Но Санчо, словно напрочь забывает об этом факте и льет по поводу своего «серого-несерого» крокодиловы слезы, рассказывая о том, как он знал своего ослика с самого рождения.

Профессор Счевил в свое время сделал предположение, что Сервантес, перечитывая первый том, готовящийся к изданию, решил добавить упоминание о воровстве мнимого «серого». Лист этот он вложил в общий манускрипт, забыв поправить предшествующие сцены — вот и получилась несуразица: осла не крали, а он каким-то образом пропал. Какой-то странный манускрипт получается. Напоминает бездонную бочку, куда можно сваливать все подряд, не очень заботясь о логике повествования…

Кстати, этот самый Пасамонте де Хинес не мене знаменит, чем Дон Кихот. Похититель ослика о своих приключениях разбойника с большой дороги написал целую книгу, которая пользуется огромным успехом у читателя. Какой-то не роман, а клуб любителей Книги получается! В этом странном произведении все либо пишут сами, любо находятся в состоянии непрерывного чтения.

Естественно возникает вопрос и по поводу реалов, найденных странствующим рыцарем и его верным оруженосцем на опушке леса в брошенном кем-то сундуке. Деньги исчезают бесследно, словно растворяются в воздухе. Автор упомянул о целом кладе, а в следующих главах наши путешественники продолжают нуждаться, как церковные крысы.

Незабываем в этом смысле и эпизод со львами. Известно, что львы могли попасть в тогдашнюю Испанию только из Туниса, или Карфагена. Животных везли непосредственно в Мадрид, то есть по определенному маршруту. Получается, что эта повозка никак не могла оказаться на пути странствующего рыцаря: ведь он, как уверяет нас автор, двигался в этот момент на турнир в Сарагосу. Непростительная ошибка, сравни с той, которую допустил когда-то автор слов к песне о герое Гражданской войны, матросе Железняке: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону». Но если в песне это простительно, то для великого романа недопустимо. Такая вольность, допущенная по отношению к пространству романа может вызвать подозрение, а знал ли Сервантес географию собственной страны? Или просто самой Книге было не до этих мелочей? Действительно, Ее заботы были о всеобщем, о создании некого универсального текста, не вмещающегося лишь в узкие рамки географического пространства Испании.

Сервантес потрясающе небрежен и с цифрами. Сначала он уверяет нас, что Санчо семь дней провел в качестве губернатора на отведенном ему острове. А через несколько страниц эта дата вдруг увеличивается до десяти суток.

В 45 главе первого тома сначала упоминаются три офицера «Святого братства», отвечающие за порядок на дорогах, а в 47 главе этого же тома, автор куда-то дел одного из стражей порядка и говорит только о двух.

Я утверждаю с полной ответственностью, что роман Сервантеса, действительно, производит впечатление очень «сырого» текста. Автор проявляет какую-то потрясающую забывчивость. Он словно и не собирался перечитывать написанное, словно писал второпях, как при стенографии. Так, во время приключения в замке герцога (второй том) нам говорят, что рычаг, с помощью которого можно было управлять летающим конем, располагался на лбы, вырезанного из дерева животного. Буквально через несколько страниц мы узнаем, что этот рычаг уже сместился до шеи. Но лоб и шея — два совершенно разных места и в течение столь короткого текстового пространства об этом мог помнить даже самый безнадежный склеротик. Мог, если речь идет об обыкновенной книге, в которой автор царь и Бог, а не секретарь, еле успевающий записывать под диктовку.

Есть в романе и путаница с именами. Действительно, как звали жену Санчо Панса? Тереза Санчо, или Тереза Панса? А как звали самого Дон Кихота? Алонсо Кихана, или Алонсо Кихано?

В главе с освобождением каторжников в самом начале нам сообщают, что галерников сопровождали два конных стражника, вооруженных мушкетами, и два стражника пеших — всего четыре.

А в момент нападения на охрану Дон Кихота у всадников таинственным образом исчезают заряженные мушкеты, и они становятся довольно легкой добычей для странствующего рыцаря, использовавшего фактор внезапности.

В горах Сьерра-Морена Санчо Панса пеняет на то, что у него вместе с ослом украли и запас корпия. Автор словно забыл, что этот корпий находился в дорожной сумке оруженосца, а сама сумка пропала еще на постоялом дворе. Хозяин гостиницы конфисковал ее в качестве уплаты за простой. Это был тот самый постоялый двор, на котором оруженосца лихо подбрасывали на одеяле.

По мнению Виктора Шкловского, образ Дон Кихота создался как бы случайно, в результате технического взаимодействия повествовательных схем и сообщений тогдашней науки, сведенных вместе при написании произведения.