На лице Розмари появляется огорчённая гримаса. Я возмущённо выхватываю у Сателлы рисунок сестры, на который та уже собирается внести свои исправления….

– Оставь это, – говорю я холодно. – Это не твоё дело.

Сателла смотрит на меня таким же холодным взглядом.

– Ты что, хочешь, чтобы она никогда ничему не научилась? – говорит она деланно спокойным тоном. – Нужно указывать детям на их ошибки, чтобы они впредь не допускали их. Чтобы они продвигались дальше.

– Если делать это так, как делаешь ты, это вообще отобьёт у них любую охоту чем-то заниматься! – возражаю я резко.

– Ты нежишь её, как тепличное растение, – глаза Сателлы суживаются. – Так она ничему самостоятельно не научится.

– Меня никто не критиковал, когда я училась актёрскому мастерству, и я кое-чего достигла! – мой голос уже звенит во всех фарфоровых тарелках в древнем шкафу в гостиной. – Не говорю, что идеальна… вовсе нет. Но уже далеко не та, которой была в начале! В семь лет рано ещё так критиковать, это может сломить! Дети в таком возрасте ещё не готовы воспринимать такую критику! Я стала готова к этому, став старше! Неплохо пока указать на достоинства! Семилетний ребёнок не может рисовать, как великий художник, но он сам всему научится, он сам рано или поздно сумеет заметить недостатки! Но не сейчас! Сейчас ещё рано! Пусть рисует, как хочет… в этом и вся прелесть первых детских рисунков. И в них иногда больше мудрости, чем в картинах великих художников… детские рисунки, детские мысли – это милый, свежий, весенний взгляд на этот мир.

– Если бы меня так воспитывали, я бы никогда не стала Заклинательницей Камней, – говорит с презрением Сателла, скрестив руки на груди.

Я нахмуриваюсь в ответ.

– И замечательно, – говорю я с ещё большим презрением. – От тебя бы было меньше проблем. И мой брат бы тогда….

Я не договариваю, мрачно опускаю голову и скрещиваю руки в ответ. Но Сателла, наконец, всё понимает….

– Так ты… ведёшь так себя со мной, потому что твой брат… – она не договаривает, потому что я разражаюсь язвительным хохотом.

– Браво, браво! – я падаю на диван и громко хлопаю в ладоши. – Наконец-то! Не прошло и года!

Сателла, нахмурившись, смотрит на меня. В её глазах лишь гордость, презрение и снисходительность к такому ребёнку, как я.

– Ты избалованна донельзя и считаешь, что всё должно вертеться около тебя! – говорит Сателла, отчеканивая каждое слово. – Но когда-нибудь ты жестоко ударишься! И чем раньше это случится, тем будет безболезнее! – и она уходит из комнаты.

Я окончательно откидываюсь на диван и то ли плачу, то ли смеюсь.

Вдруг я чувствую, что чьи-то маленькие ручки обнимают меня. Розмари… я совсем забыла… бедная… как потерянно она выглядела, отчаянно переводя взгляд то на меня, то на Сателлу… что же ей пришлось только что выслушать… как же я могла… так вести себя при ней….

– Она говорит неправду, – шепчет мне на ухо Розмари. – Ты хорошая…

Я ласково обнимаю сестрёнку. Милая моя, сокровище моё, родная… если бы это действительно было так….

Ненавижу шум. Ненавижу, когда люди кричат. И сейчас мне особенно хочется зажать уши. Я сжимаюсь на самом краю скамье, мечтая убежать отсюда куда подальше. Я бы никогда не пришла ни на одни подобные спортивные соревнования… это всё глупость, огромная человеческая глупость. Но это соревнования Кэсси….

Я сжимаю руки, теребя подол своей школьной юбки. Ненавистно всё… не могу находится в обществе. Это всё просто выворачивает меня.

А ещё и Мэрил с Тиной сидят на скамье рядом со мной. Хана тоже здесь, но какой от неё толк? Она не замечает моего состояния, и вместе со всеми поддерживает Кэсси, правда не так бурно, как другие. Тихая, робкая девочка… ты вечно просишь у меня защиты, но не знаешь, что она нужна мне самой….

От Мэрил исходит настоящая ярость. Она не может принять, что ей не удалось раздавить такую букашку, как я, и строит планы мести. Я же отвечаю ей холодным презрением. Иного она не заслуживает.

Тина молчит, как всегда, лишь изредка хмурит брови. Холодная, суровая, состоящая из правил и цифр. К ней у меня тоже нет ничего, кроме презрения. Думаю, и у неё ко мне тоже.

Кэсси, весёлая птичка, яркая канареечка! Неужели, ты думала, что сможешь всех нас превратить в лучших друзей? Ты уверенна, что весь мир состоит из любви… как же жестоко ты ошибаешься!

Я смотрю на яркую, гибкую фигурку подруги, быстрее всех плывущую в голубой воде бассейна. Я уверена, что даже сейчас, в момент соревнования, на её губах улыбка. Она умеет радоваться всему. Ведь она не способна видеть Систему….

Кэсси занимает первое место, получает золотую медаль. Её веснушчатое лицо просто светится от радости. Мэрил, Тина и Хана спешат поздравить её. Я встаю со скамейки последней и подхожу позже остальных.

– Ева, это было просто замечательно! – щебечет Кэсси, её голубые глаза сияют. – Я не ожидала, что возьму первый приз!

Я слабо, снисходительно улыбаюсь.

– Ну, это хорошо… – говорю я с трудом.

– Ты будто бы совсем не рада за меня! – лицо Кэсси принимает жалобное выражение, и она пытается схватить меня за руки.