Заметив вышедшего из-за кибиток Радамасада, Ториксак скинул с колен голову мирно дремавшего Лиса и с радостной улыбкой пошёл ему навстречу. Давно не видевшиеся старшие братья крепко обнялись и, похлопывая друг друга по плечам и спинам, соприкоснулись щеками. Затем Ториксак перецеловал по-родственному красавиц-невесток, племянниц и племянников, младшие из которых лежали запелёнатыми на руках у матерей. Следом, оставив ненадолго качели, подошёл поприветствовать семью старшего брата Савмак. Как и у братьев, тонкую прямую шею Савмака украшала витая золотая гривна с крошечными ветвисторогими оленями на концах, а вот серьгу в ухе, Савмак, в отличие от старших братьев, ещё не заслужил.

Радамасад отправил жён с сосунками обратно на своё подворье, а сам сел с Ториксаком под дубом и принялся выспрашивать у него подробности важных столичных событий, наблюдая краем глаза за шумными играми своих и ториксаковых детей, сразу нашедших на просторном дедушкином дворе общие интересы, главным из которых были захватывающие дух полёты на старательно раскачиваемых юным дядей Савмаком скрипучих качелях.

Младшие сыновья Скилака и Октамасада, 15-летний Канит и 13-летний Апафирс, с утра торчали на башне у въездных ворот, высматривая на теряющейся среди холмов на северо-востоке дороге гостей из соседнего племени хабеев. Оба были одеты по-праздничному: в украшенные яркой вышивкой рубахи и портки, обшитые золотыми зверовидными бляхами кафтаны, пояса, башлыки и скифики; у обоих на левом боку висели богатые гориты, а справа - акинаки в дорогих ножнах. Взяв в это солнечное утро на себя роль добровольных дозорных, оба имели к тому веское основание: потаённую любовь к одной из юных дочерей вождя хабов Госона - прелестной Фрасибуле, к несчастью, давно просватанной за Савмака.

Щуря на низкое солнце близорукие серо-голубые глаза, Канит вглядывался в зловещие, покрытые густой, как овечья шерсть, тёмно-зелёной порослью горы, близ которых пролегала большая дорога, мечтая о том, чтобы большая шайка диких тавров напала по пути к Таване на вождя Госона и его людей. Канит бы стрелой полетел на выручку хабеям, перестрелял бы и зарубил десятка два дикарей и у самой кромки леса, в самый последний момент вырвал бы из их рук бесчувственную от страха Фрасибулу. Поражённые и восхищённые его бесстрашным самоотверженным подвигом, вожди Госон и Скилак спросят, какую он хочет награду. И тогда Канит признается, что давно любит Фрасибулу, но не хочет мешать счастью старшего брата: пусть она сама сделает выбор между ними. И Фрасибула, нет сомнений, попросит отца отдать её в жёны своему отважному спасителю...

Время от времени Канит спрашивал своего более зоркого товарища, не показались ли ещё на дороге хабы. Бросив быстрый взгляд на Неапольскую дорогу, Апафирс отвечал, что никого пока не видно, и продолжал прерванное занятие - увлечённо сплёвывал в ров, стараясь доплюнуть до противоположного края. Но вот, при очередном взгляде на дорогу, Апафирс увидал над холмами облачко пыли, из которого стали спускаться в низину десятки всадников. Конечно, разглядеть на таком расстоянии кто это нельзя было, но у обоих наблюдателей не возникло сомнений, что то - не кто иной, как долгожданный вождь Госон с многочисленной роднёй и охраной.

Скатившись кубарем по крутым деревянным лестницам вниз, Канит и Апафирс, вскочили на привязанных около входа в башню к коновязи коней. Канит на правах старшего велел двоюродному брату скакать домой и предупредить о скором приезде хабеев вождя и отца. Апафирс неохотно повиновался. Сам же Канит выехал за ворота, слетел галопом с горы к большой дороге и повернул направо. Дождавшись, когда кавалькада хабеев во главе с Госоном приблизилась с другой стороны к развилке, он, как бы случайно, выехал из пригородного селения им навстречу.

Впереди на широкогрудом, пепельного цвета мерине ехал 54-летний вождь Госон - приятель и близкий родич Скилака и Октамасада, мать которых Госа приходилась ему родной тёткой. Был он под стать коню тяжеловесен, широкоплеч, толстобрюх. Большая круглая голова на короткой жирной шее, покрытая раззолоченным башлыком, держалась уверенно и прямо. Широкое, красное, блестящее от пота лицо, большие тёмные мешки под круглыми светло-карими глазами навыкате, небольшой, тонкий, загнутый крюком нос, делали его весьма похожим на филина. С широкого подбородка и скул ниспадала серебристыми волнами до середины груди окладистая борода. За вождём рысили на добрых, богато разукрашенных конях трое из пяти его сыновей: 22-летний Скопасис, 18-летний Фарзой и Метак - одногодок и близкий друг Канита, а также их двоюродные братья - 17-летний Терес, 16-летний Агаст и 14-летний Банай - сыновья покойного младшего брата Госона Фарзоя. Старший сын Госона, тоже Госон, подобно Радамасаду, начальствовал в крепости Постигие в устье реки Хаб, а второй его сын Скилак, как и Ториксак, удостоился высокой чести служить в войске царя Скилура. Оба они не смогли вырваться на семейный праздник в Тавану.

В ответ на почтительное приветствие Канита, Госон благожелательно кивнул, пряча в толстых усах понимающую улыбку, и свернув с большой дороги к крепости, спросил младшего сына Скилака всё ли у них благополучно, все ли в роду вождя живы-здоровы? Дав дяде Госону утвердительный ответ, Канит чуть придержал коня и пристроился коленом к колену с Метаком. Как он и рассчитывал, позади сыновей и племянников Госона ехали верхами на разукрашенных лошадках четыре его незамужние дочери и три племянницы в ярких праздничных нарядах, обвешанные множеством золотых украшений с красными, синими, зелёными самоцветами, жемчужными подвесками и янтарными бусами. Молча пожимая руки парням, Канит взглянул украдкой на утончённое, белое и гладкое, как у терракотовой статуэтки греческой богини, личико невесты Савмака - 14-летней Фрасибулы. Заметив его вороватый взгляд, девушки тихонько, чтоб не потревожить вождя, прыснули в кулачки смехом, отчего уши и щёки Канита тотчас охватил пожар, к счастью, незаметный под башлыком.

Через минуту-другую Госон с Канитом, сынами, дочерьми и кибитками четырёх своих жён, оставив охранную сотню в пустой нижней части крепости, въехал во двор вождя Скилака, встречавшего дорогих гостей со своими сыновьями у распахнутых ворот. В отличие от сестёр, резвыми козочками соскочивших со своих низкорослых лошадок под зелёным шатром дуба на чисто выметенное подворье дядюшки Скилака, Фрасибула, жеманно улыбаясь своему голубоглазому жениху, взявшему у ворот под уздцы её красивую тёмно-серую кобылу, попросила его помочь ей сойти на землю. Смущённо порозовев, Савмак, бросив узду, осторожно подхватил свою хрупкую невесту горячими ладонями за осиную талию и бережно опустил на землю. Поблагодарив его тонким, как у птички, детским голоском и похвалив силу его рук, отчего Савмак засмущался и покраснел к её удовольствию ещё больше, Фрасибула отправилась вслед за сёстрами целоваться с многочисленной женской роднёй большого скилакова семейства, только что закончившей одеваться и прихорашиваться к сегодняшнему празднеству.