И приятели двинулись вдоль ограды к подворью Скилака. Канит, выйдя из своего укрытия, поспешил за ними, забыв и думать о ждавшей с нетерпением его доклада Мирсине.

Зайдя на родной двор, он застал Савмака с Фарзоем под навесом конюшни, где они сами, без помощи гулявших на площади слуг, взнуздывали своих ухоженных, лоснящихся от сытости коней, закрепляли на их спинах широкими подпругами красочно разукрашенные войлочные чепраки с длинной бахромой по краям и пришитым сверху посредине густым овечьим руном, служившим скифам и сарматам вместо седла. Около Савмака вертелся юлой, тихонько повизгивая, рыжий Лис - его любимец, просясь с ним на безошибочно угаданную охоту.

Канит, сразу возмечтавший, что именно ему посчастливится убить оборотня - таврского вождя - и выпросить за него у Госона себе в награду Фрасибулу, молча снял висевшую на столбе возле стойла узду и накинул её на своего рыжего мерина.

– Эй, Канит! Ты куда это собрался?
– уставился на него Савмак, округлив удивлённо глаза.

– Я еду с вами охотиться на оборотня.

– Вот гад - подслушал!
– вознегодовал Савмак.
– Никуда ты не поедешь. А ну-ка повесь узду обратно! Я кому сказал?!

– Да ладно. Пускай бы ехал с нами, если хочет, - милостиво предложил Фарзой.

– Так ведь он всё равно заснёт. Только вспугнёт нам зверя своим храпом.

– Не засну, - обиженно запротестовал Канит, но Савмак остался непреклонен:

– Давай-давай! Шагай, откуда пришёл! Мы уж как-нибудь с Фарзоем обойдёмся без помощи молокососов.

Вооружившись и надев на голову башлык, Савмак легко взлетел на спину своего высокого породистого вороного жеребца, и строгим голосом приказал Лису остаться сторожить дом. Уныло понурив голову с потухшими печально глазами, пёс проводил Савмака и его товарища до открытых ворот и там послушно остановился.

Проследив обиженным взглядом за Савмаком и Фарзоем до внутренних крепостных ворот, Канит нехотя поплёлся в усадьбу дяди Октамасада, где его давно уже со всё возрастающим нетерпением ждала в створе ворот проводившая приунывшими глазами неожиданно уехавших куда-то брата и жениха Мирсина. Узнав, что Савмак и Фарзой поехали охотиться на объявившегося в землях хабеев чёрного волка-оборотня, Мирсина велела Каниту бежать домой, седлать скорее коней и ждать её.

Отыскав в доме дяди чистый рушник, она завернула в него два десятка румяных пирогов и постаралась незаметно выскользнуть за ворота. Среди царившего на подворье шумного хмельного веселья на неё никто не обратил внимания. Только всё подмечавшая бабка Госа, заметив, как Мирсина таскала с тарелей пироги, остановила её вопросом:

– Мирсиночка, девонька, ты куда?

– Пойду, раздам пироги подружкам, бабушка, - не моргнув глазом, соврала Мирсина, на ходу придумав отговорку.

Прибежав на родное подворье, Мирсина увидела, что Канит уже успел взнуздать своего рыжего, с белым лбом и тёмной гривой коня и теперь закреплял чепрак на спине тёмно-гнедого мерина, которого он выбрал на отцовской конюшне для неё.

Заскочив в свою комнатку, которую делила с сестрицей Госой, она сунула рушник с пирогами в кожаную дорожную суму, торопливо скинула с себя все украшения, включая и длинные серьги (оставила только два своих любимых перстенька на правой и левой руке), и переоделась в более подходящую для ночной охоты одежду: алые шаровары, зелёный кафтан и синие замшевые башмачки. Спрятав свои чудесные косы под высоким кожаным башлыком, она повесила через левое плечо горит с луком и пучком стрел, заткнула за пояс узкий акинак с резной рукоятью слоновой кости в покрытых тонкой резьбой костяных ножнах, бросила придирчивый взгляд на своё отражение в большом бронзовом зеркале, висевшем на стене напротив её кровати над большим, высоким сундуком, на котором спала Госа, и улыбнулась, похоже, оставшись довольной увиденным, после чего, подхватив с кровати сумку с припасами, выскочила во двор.

Канит, успевший переодеться в повседневную одежду и вооружиться луком, мечом и акинаком, дожидался сестру, нетерпеливо ёрзая на своём бьющем копытом землю огненном коне, держа в правой руке повод её гнедого мерина. Подпрыгнув, Мирсина легла животом на покрытую красным бархатным чепраком и мягкой подушкой спину смирно стоявшего гнедого, ловко перекинула через круп правую ногу и взяла у Канита повод и короткую тонкую плеть.

Выехав со двора, они осторожным шагом проехали между пирующими телохранителями и слугами к воротам акрополя, после чего пустили коней галопом, пронеслись, не сбавляя ходу, мимо посторонившихся стражей через узкие въездные ворота и мост (Канит впереди, Мирсина - сразу за ним), и припав к гривам коней, вихрем умчались с горки вдогон за едва видневшимися вдалеке на Неапольской дороге двумя всадниками.

Солнце уже висело низко над ступенчатой стеной плато слева от дороги, отбрасывая скачущие впереди по обочине длинные тени. Фарзой и Савмак, скакавшие неторопливой рысью (путь их был не долог), заслышав сзади дробный топот погони, дружно оглянулись. Савмак сразу с неудовольствием узнал приметного, рыжего, белолобого коня всё-таки ослушавшегося его младшего брата. Должно быть, он прихватил с собой ещё и кого-то из своих дружков - Сакдариса или Метака, странно только, что не обоих. Согласившись с Фарзоем, что придётся-таки взять малых с собой (всё равно ведь от них теперь не отделаешься!), оба продолжили скакать бок о бок в прежнем темпе.

Когда топот копыт за спиной сделался звучнее, Савмак не удержался от ещё одного косого взгляда через плечо.

– Эге! Да это с Канитом Мирсина!

Резко обернувшись назад, Фарзой тотчас круто развернул коня навстречу догоняющим. Савмак был вынужден последовать его примеру.

– Подождём их здесь, - молвил Фарзой враз изменившимся голосом, и его губы, как бы сами собой, расплылись в глуповатой улыбке. Савмак в ответ только хмыкнул и играючи поднял своего вороного красавца на дыбы.