— Ты интриган, ты мечтатель, ты...

Её платье зацепилось за ветку, спасая ему мгновение. Артемус выбросил руки вверх, нашёл ветку и вскарабкался выше. Когда она снова начала взбираться, по ней недружелюбно забарабанили листья и маленькие веточки.

— Помоги, — сказал он, только произнёс свою просьбу так: — Auxiril!

В этом слове были срочность, страх, отчаяние и безнадежность.

— Моя мать, — повторяла Гвенллиан. Мысли без остановки обращались в слова. — Моя мать, моя мать, моя мать.

Мёртвые листья бука задрожали над ними, а потом полились дождём вокруг.

Гвенллиан прыгнула на него.

— Auxiril! — снова умолял он.

— Это тебя не спасёт!

— Auxiril! — прошептал он и повис на дереве.

Всё ещё державшиеся на ветках осенние листья попадали с шумом вниз. Ветви принялись хлестать нарушителей спокойствия. Земля вздыбилась, когда корни в срочном порядке начали вылезать на поверхность. Гвенллиан попыталась ухватиться за опору. Схватила и тут же её упустила. Ветка под ней сильно дёрнулась от яростного ветра. Почва зашуршала, когда корни поднялись — для такого они были слишком далеко от дороги мёртвых, но Артемус всё равно собирался это сделать, как обычно, как обычно, как обычно — а потом Гвенллиан оказалась в свободном падении, так как ветка под ней вильнула.

Она рухнула на плечо, весь воздух покинул лёгкие. Подняла глаза и увидела Блу и её мёртвого друга, уставившихся на неё. Остальные стояли в дверном проёме, но Гвенллиан была слишком ослеплена падением, чтобы идентифицировать их.

— Что! — воскликнула Блу. — Что это было? Он...?

— В дереве? — закончил Ноа.

— Моя мать была в дереве, и она мертва, — прорычала Гвенллиан. — Твой отец в дереве, и он трус. Ты неудачник. Я просто убью тебя, когда ты появишься, отравленная ветвь! — Она знала, что Артемус слышал её, его душа скукоживалась внутри того дерева, потому что он был проклятым деревом-маяком, проклятым магом. Гвенллиан приводило в бешенство осознание того, что он мог прятаться внутри, пока бук жил. У демона не было никакой причины заинтересоваться деревом, как только он оказался бы вне Энергетического пузыря, а значит, когда всё и вся погибнет, он останется жить как ни в чём не бывало.

О, ярость.

Блу посмотрела на дерево, тихо разинув рот.

— Он... он в нём?

— Конечно! — сказала Гвенллиан. Она поднялась с земли и зачерпнула большую горсть своей юбки, чтобы не споткнуться об неё снова. — Вот кто он есть! Это твоя кровь. Разве не чувствуешь корни у себя в жилах? Проклятия! Проклятия.

Она протопала обратно к дому, растолкав Мору и Кайлу.

— Гвенллиан, — обратилась Мора, — что происходит?

Гвенллиан замерла в коридоре.

— Демон идёт! Все умрут. За исключением её бесполезного отца. Он будет жить вечно.

Глава 42

В субботу Адам проснулся от абсолютной тишины. Он и забыл, что такая вещь бывает на свете. За окнами комнаты Деклана неспешно двигался туман, заглушая всех птиц. Ферма стояла слишком далеко от дороги, и потому он не слышал звуков машин. Здесь не было никакого административного офиса церкви, в котором бы ниже Адама раздавался скрежет, никто не выгуливал собак, никакие дети пронзительно не кричали, садясь в школьный автобус. Здесь была только тишина, такая глубокая, что возникало чувство, будто она давит на уши.

А потом Энергетический пузырь ахнул внутри него, напомнив о своём существовании, и Адам сел. Если это ощущение вернулось, значит, ничего не прошло.

«Ты там?»

Он почувствовал только свои собственные мысли и ещё больше своих мыслей, а потом тихое, едва различимое «там» Энергетического пузыря. Что-то было не так.

Но Адам медлил, после того как сбросил одеяло и встал. Вот он, разгуливающий по дому Линчей, в одежде, всё ещё пахнущей дымом вчерашнего костра, сильно проспавший утреннее занятие в качалке. Его рот помнил губы Ронана Линча.

Что он делает? Ронан не из тех, с кем можно играть. Но он не считал, что играл с ним.

«Ты уезжаешь из этого штата», — напомнил он себе.

Но он уже долгое время не чувствовал, как горят пятки от желаний уйти. Ему больше не была понятна вторая половина фразы «Уходить и не возвращаться».

Он направился вниз по лестнице, заглядывая в каждую комнату, что проходил, но он, казалось, был в доме один. На краткий мир своего путешествия он подумал, что ему всё это снится, что он бродит по этому блёклому дому у себя во сне. А затем заурчал живот, и нашлась кухня. Он съел две оставшиеся булочки для гамбургеров, так и не найдя к ним масла, и запил их оставшимся молоком прямо из коробки. Взял с вешалки куртку и вышел на улицу.

Снаружи по полям стелились туман и роса. Осенние листья прилипали к ботинкам, когда он шёл по тропинке между пастбищами. Он прислушивался к звукам деятельности в амбарах, но на фундаментальном уровне ему было хорошо и в тишине. Тишь, абсолютная, ничего, кроме низкого серого неба и мыслей Адама.

Он спокойно пребывал глубоко внутри.

Но тишина была нарушена метнувшимся к нему созданием. Оно неслось так быстро и так странно на своих копытах, что невозможно было разобрать, кто это, пока ладонь не проскользнула в его руку, и он не понял, что это Девочка-Сиротка. В другой руке она держала чёрную влажную веточку, и, когда он опустил взгляд, то увидел, что у неё в зубах застряли кусочки коры.