А он? Что? Что он успел дать этому миру в память о себе? Построил магическую башню? И она будет торчать теперь одиноко на острове Гартин? Вряд ли подчинится её магия кому-то, кроме… сына.

А мальчика больше нет. Нет, и не будет! Пора уже смириться с этим, стянуть края раны суровой ниткой!

Магистр закричал, но это был безмолвный крик. Дикий и страшный, исказивший черты его лица.

И ему ответил беззвучный многоголосый вой. Это выли люди на площади. Каждый о своём. Молча и вместе.

Ярмарочную площадь накрыло мраком. Если даже Фабиус был угнетён и испуган, то чернь оказалась просто раздавлена новой страшной бедой, обрушившейся на город.

Горожане жались друг к другу и потихоньку скулили от ужаса. Им казалось, что это Сатана мстит за разгромленную церковь, пожирая солнце. И теперь они останутся без света и без тепла. И город погибнет. И надо бежать – а вдруг это бедствие охватило лишь мятежный Ангистерн? Вдруг в других городах – светло?

Но мрак был таким плотным, что они не видели, куда бежать. Вспыхивали искры – кто-то дрожащими руками пытался поджечь самодельный факел из тряпок. Получалось плохо, и в этом люди тоже видели знаки беды.

И тут, словно из глубины земли, раздался огромный глас:

– ЧТО ЖЕ ВЫ НАТВОРИЛИ, ДЕТИ МОИ?

И Фабиус с облегчением узнал голос Борна.

Колени мага ослабли, он едва не опустился на грязную мостовую. Однако здоровая левая рука… (теперь – здоровая, какая ирония!) так крепко вцепилась в повод, что Фенрир заржал от боли, рванулся, и магистр… пробудился.

По-иному это чувство назвать было трудно. Наблюдая, как оседают на землю люди на площади – и бунтовщики, и солдаты – он понял, что ватные колени – демонический морок.

Борн был силён. Он поверг толпу ниц, смёл горожан с деревянного помоста и явился там сам – прекрасный и сияющий.

Одежда его тоже вполне соответствовала моменту – белоснежная рубашка, вся в кружевах, длинный алый плащ. Всё это, несомненно, было похищено из гардероба префекта, но к пылающим глазам инкуба шло необычайно. Воздух слегка кипел вокруг его горячего адского тела, и оно светилось в темноте.

«Рубашка может и задымиться», – подумал магистр.

«Мы намочили и её, и плащ, и штаны от камзола», – легко откликнулся Борн и продолжал уже раскатисто, на всю площадь:

– СМОТРИТЕ ЖЕ НА МЕНЯ! Я – ЕСТЬ!

Крещёные опомнились первыми. Они поднялись с колен, протолкались к помосту. Отступников было больше двух дюжин. Магистр разглядывал их, пытаясь запомнить каждого.

– Мы разрушили церковь Сатаны! – заорал бельмастый. – Ты защитишь нас от его гнева?

– Дай нам коснуться тебя!

Они тянули руки, но помост был высок.

«Ошпарятся, идиоты», – подумал Фабиус.

И ощутил вдруг, как тьма внутри него, та, что живёт в каждом из людей, пошла болезненными трещинами.

Он тоже хотел верить. Верить в то, что где-то есть любящий и милостивый бог. Тот, что простит ему всё содеянное по умыслу или по ошибке. Бог, который тоже поверит в него, в мага и человека, в коем намешано проклятое и святое, чья кровь чадит, но и источает свет.

– ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, КАК Я ЛЮБЛЮ ВАС, – вещал Борн. – Я НЕ ДАМ ВАШИМ ДУШАМ СГИНУТЬ В АДУ!

«Конечно, не даст, сам сожрёт», – думал Фабиус и всё равно ощущал благость.

Время остановилось. Его мысли и чувства стали вечными, медленными, тягучими и одновременно хрупкими, как стекло. Сразу – и миг, и навсегда.

И небо не выдержало.

Оно лопнуло, и перед стоящим на помосте Борном прямо в воздухе прорезалось зеркало.

Это было то самое дьявольское стекло, с которым магистр и Борн говорили в доме префекта. Только лиц в нём теперь отражалось больше – рядом с седым демоном Пакрополюсом стояли чернокожая женщина с мучительно алым маленьким ртом и худенький, вертлявый бес, его можно было распознать по чертячьему рыльцу, но голому, безволосому и от того несколько беспомощному.

– Остановись, Ангелус! Ты делаешь ошибку! – заорал старый демон.

Вся площадь выдохнула в ужасе. Стоявшие близко к помосту – попятились, наступая на дальних. Людям было страшно. Немногие из них раньше воочию видели жителей Преисподней.

– КТО ТЫ, ЧТОБЫ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ МНЕ? – громогласно рассмеялся Борн.

Ангелус было, видимо, именем его или прозвищем.

– Ты спятил! – взвизгнул бес. – Они уничтожили церковь! Сатана накажет тебя!

– СПРОСИ ЕГО, КАК МОЖНО НАКАЗАТЬ ИЗГОЯ?

Эхо отразилось от неба и снизошло на площадь.

У магистра заныло в ушах, заломило глаза. Тело Борна светилось всё сильнее. (Одежда его, наверное, высохла и готова была вспыхнуть).