Фабиус был сейчас в Ангистерне единственным высшим магом, теоретически способным защитить его жителей. «Уважаемый информатор», известивший магистра письмом о здешних беспорядках, могущественный член Магистериума Ахарор – был всего лишь немощным стариком, устранившимся уже от серьёзных дел, но всё ещё занимающим городское магистерское кресло. В силу былых заслуг, не более. Бедняга или боялся даже голос поднять против префекта, ибо страшился уже яда и наёмных убийц, или вообще мог оказаться предателем или выжившим из ума кретином. А фурия… Чего лукавить – фурия и для Фабиуса была лютой и верной смертью.

Фенрир всхрапнул и вздёрнул морду: куда, мол, ты меня гонишь? Фабиус ослабил поводья, позволяя коню самому выбирать путь, лавируя между кучами рыбьих потрохов, которыми благоухала улица. Фенриру дорога не нравилась, он шумно вздыхал, прядал ушами, но не решался выразить протест более явно. Чуткий конь понимал: всадник глубоко погружён сейчас в собственные мысли.

Фабиуса вдруг стало клонить в сон, словно солнце не подпирало зенит, а покатилось уже вниз, увлекая за собой его душу в города снов.

Он снова сжал амулет, висящий на груди – не насылает ли кто морок? Но амулет был всё также хладен. А вот сердце отяжелело вдруг, миг – и острая игла пронзила его!

Слабость обездвижила тело магистра, сгустила кровь в жилах, закупорила сердечную вену. Фабиус окаменел в седле, замер, хватая воздух синеющими губами. Фенрир тревожно заржал, затоптался на месте, замотал головой, пытаясь дотянуться до хозяина. Но тот не видел его усилий.

Только пальцы искалеченной левой руки Фабиуса сохраняли ещё подвижность. Побывав в пасти химеры, они стали уже немного не его пальцами, и сейчас успешно сопротивлялись смертному холоду. Что холод – для огненного создания?

Пальцы извивались, пытаясь сбросить перчатку. Со стороны это выглядело ужасно, но зрителей в столь жаркий час на улице просто не нашлось. Наконец, левая рука явилась миру во всей красе обожжённой до черноты кожи и посиневших ногтей. Словно обретя силы от своей внезапной наготы, она вцепилась в алый родовой перстень на указательном пальце здоровой правой руки магистра Фабиуса, и он вспыхнул искрящимся адским пламенем.

Магистр ощутил, как жжёт руку оправа кольца, потом кровь его согрелась, и тут же сердечная игла растворилась, словно её и не было.

Фабиус поднял к глазам, в которых мир всё ещё мутился, правую руку.

Перстень был цел. Только камень в нём выгорел дотла. Родовой камень. Это означало, что род его прервался. Сын, единственный сын и наследник, был… мёртв!

Магистр покачнулся в седле, и сердце его заныло уже простой земной болью.

Сын. Его сын. Как же это? Он же оставил мальчика в надёжных стенах родового замка, под хорошим присмотром. Даже если бы Дамиен заболел внезапно, магистру прислали бы голубя. Но внезапная смерть?..

Это могло быть только колдовством: жутким, чёрным. И месть… Месть мага тоже будет страшна!

Фабиус коснулся изуродованной рукой шеи коня, который всё ещё нервно переминался с ноги на ногу.

– Ничего, – прошептал он. – Ничего, мальчик. Не торопись, мы с тобою везде успеем.

Магистр заметил отсутствие перчатки, спешился всё ещё нетвёрдо, поискал её глазами, ступил прямо в вонючую чешую, нагнулся…

И тут же конь ударил копытом.

Фабиус, выпрямился, успев, в прочем, подхватить перчатку, замер. Прямо на него надвигалась толпа не меньше чем в дюжину вооруженных оборванцев!

– Га! Да вот иде ентот маг! – взревел один из них, ширококостный, заросший до самых глаз чёрной бородой, и взмахнул топором. По ухватке было видно, что бродяга – бывший кузнец.

– Экая цаца! Мы его караулим, а оне тут променаж делают! Амбрэ тут ему! – поддакнул худощавый, остротою лица похожий на мышь, видно – бывший слуга или камердинер.

Фенрир оскалился и снова стукнул копытом. Магистр огладил его, успокаивая. Оборванцев он не боялся. Чтобы окоротить их, достаточно было показать спрятанный под камзолом знак Магистериума – медальон с нестерпимо-синим камнем.

– Вы уверены, что потеряли именно меня, добрые люди? – спросил он с усмешкой.

– Чёй-то мы тебе добрыё? – взвизгнул худой коротышка с тяжёлым копьём наперевес.

Копьё выглядело устрашающе только издалека, на деле же было старым и рассохшимся. Магистр улыбнулся в бороду, вскочил на коня и расправил кисть левой руки, готовясь надеть на неё перчатку. Этого жеста и уродства кисти достаточно было, чтобы потешное воинство шарахнулось.

– А ну – прочь! – возвысил голос магистр.