Церковный забор – чёрная решётка из дерева, похожего на железо – был проломлен в двух местах. Кусты шиповника во дворе были потоптаны, чадил огромный костёр из годовых книг и пергаментов, и ветер листал недогоревшие страницы.

Церковная высокая дверь болталась на одной петле, хотя тоже никогда не запиралась. У порога лежало неестественно изогнутое тело священника. Топор он так и не выпустил из рук.

Толпа уже покинула церковь, ограбив её и осквернив. Она направлялась теперь на Ярмарочную площадь, откуда доносились выкрики и рёв многих глоток. А по церковным залам шарили мародёры. Они выносили ковры и гобелены, без трепета переступая через труп священника.

«Бунтовщики наверное уже штурмуют ратушу, – подумал магистр. – «В доме префекта сидит демон, вряд ли они полезут туда. Или рискнут?».

Маг покосился на израненное крыло, съехал с крыши на зады дома, смятым комком упав в пожухлую мураву в палисаднике. Там, в тени, он с трудом оборотился в человека, разорвал плащ, осмотрел, как сумел, руку, приспособил через шею перевязь для неё. Рука сильно опухла. Похоже, она была сломана.

Нужно было идти к ратуше, спасать городских чиновников и магов. Долго им там не продержаться, хотя ставни и ворота крепки.

Помощи магистр не ждал. Борн говорил, что опасается церкви и к площади не пойдёт, а больше ему и не на кого было рассчитывать. Разве что Фенрир ускакал от толпы? Вышло так, что маг опять бросил коня. Но что было бы, заведи он его в церковь?

Фабиус тихо вышел из-за дома и открыл калитку, провожаемый удивлённым взглядом женщины, что сидела на крыльце рядом со спящим ребёнком.

Затворяя калитку, маг посмотрел ей в глаза: серые… Как у той, что любил и потерял.

Взгляд Фабиуса затуманился.

– Магистр, – тихо окликнули его прямо у хлипкого деревянного забора из покривившихся палок.

Он, вздрогнув, обернулся, и узрел бурую от крови морду Фенрира, улыбающееся лицо Саймона, сына ведьмы Заряны… и светлые, почти прозрачные глаза того самого мальчугана, что принял у него чубарого коня на церковной площади. Парнишка держал Фенрира за гриву.

Встретившись с магистром взглядом, мальчик испуганно захлопал ресницами и уставился в землю, а пальцы его побелели, словно от усилия. Но конь стоял спокойно, и магистр с недоумением отметил эти неестественно белые дрожащие пальцы.

– Седла я не успел сыскать, – сказал Саймон. – Жеребца мы увидали у церкви. Рассёдланного и без узды. Но к Хелу конь подошёл сам.

Уши мальчика запылали.

Фабиус нахмурился. Утром он не особенно разглядел подростка. Что же в нём было не так?

– Нужно торопиться, магистр. Пока толпа на Ярмарочной, мы попробуем провести вас дворами и укрыть в надёжном месте, – сказал Саймон.

– Мне нужно к ратуше, – морщась от боли, магистр, с помощью мальчика, взгромоздился на Фенрира.

– Там бунтовщики!

– И там же люди, что могут представлять последнюю власть в городе. Потеряем их – наступит хаос! Бунт рано или поздно будет подавлен, а зима придёт – не спрашивая.

– Но что вы сделаете один, магистр?

– Что-нибудь придумаю.

Фабиус начал творить заклятие для изменения облика – ему нужно было замаскировать и себя, и коня. Он медленно, нараспев прочёл:

– Libenter homines

id quod volunt credunt!

(Охотно люди верят тому,

чего желают!)

Пот выступил у него на висках от усилия. Уже ощущая дрожь в теле, предшествующую преображению, он обернулся к Саймону:

– Забери мальчишку! Мне будет спокойнее знать, что вы – в безопасности!

– Я пойду с вами, магистр. Я тоже кое-чему научен.

– Заряна не простит мне, случись с тобой чего, – нахмурился магистр. Он был уже мутен лицом и размыт, словно тушь на листе. – Марш домой! Я отдал бы и коня, но рука лишает меня подвижности. Прочь! Быстро!

Маг тронул каблуками Фенрира и, покачиваясь, поскакал к улице Обувщиков, огибающей Ярмарочную площадь. Было бы глупостью переть напролом, даже скрываясь под чужой маской.

Он мысленно обратился к демону, но не ощутил его. Неужели бунтовщики всё же штурмуют дом префекта?

Но размышлять было не время: навстречу выкатился десяток, вооружённых кольями, людей. Людей ли?

Маг пустил Фенрира галопом, вцепившись здоровой рукой в гриву. Жеребец смял вставшего на пути, рванул зубами второго и вынес хозяина, едва удержавшегося на его спине, на ещё более узкую и грязную улочку, выскочил снова на Обувную, потом на Мясную, всю пропахшую кровью и убоиной, и вынырнул у самой ратуши.