Таким образом, Галилей и Кеплер, очертив истинную природу эмпирико-научной истины, в действительности сослужили огромную службу религии и философии. Они, на самом деле, отделили око плоти от путаного слияния с очами разума и созерцания. Наука, верно и честно исполняя свой долг, могла бы освободить и философию, и религию от попыток быть псевдонауками. Монаху Косме не понадобилось бы тратить свое время на попытки выяснить форму земли: наука геология может этим заниматься, освободив Косму для занятия созерцанием. Показывая нам, какая истина содержится в мире, раскрываемом оком плоти, она в итоге, по принципу исключения, помогает нам вновь открыть как око разума, так и око созерцания.

Итак, то, что Галилей и Кеплер сделали для ока плоти (в сопоставлении с религией), Кант совершил для ока рассудка. Иными словами, так же, как Галилей и Кеплер помогли очистить религию от ее несущественного «научного» мусора, Кант помог очистить ее от излишнего рационализаторства. И этому суждено было иметь экстраординарные, правда совершенно непонятые, последствия.

До Канта философы не только пытались дедуктивно вывести научные факты (что, как мы видели, было невозможно), они также пытались дедуктивно вывести созерцательные, или духовные, истины, что было столь же невозможно, но при этом еще и в два раза опаснее. И секулярные, и религиозные философы делали всевозможные рациональные утверждения, которые, как они заявляли, отражали предельные реалии и предельные истины. Так, Фома Аквинский выдвигал рациональные «доказательства» существования Бога; тем же занимался и Декарт – а также Аристотель, Ансельм Кентерберийский и прочие. Их распространенной ошибкой было то, что они пытались доказать при помощи ока рассудка то, что можно увидеть лишь посредством ока созерцания. И кому-то, рано или поздно, предстояло это обнаружить.

В этом-то и состоял гений Канта. Сам он и вправду верил в Бога, в Трансцендентный Абсолют, в ноумен. И совершенно верным было его убеждение в том, что таковой имеет надэмпирическую и надчувственную природу. Но он показал, что всегда, когда мы пытаемся рассуждать об этой надэмпирической реальности, мы сталкиваемся с тем, что способны с равной убедительностью выдвигать доводы в пользу двух совершенно противоречащих друг другу взглядов. И это ясно показывает нам, что подобные рассуждения тщетны (или, в любом случае, не несут в себе и малой толики того веса, который столь щедро придавался им посредством титула «метафизика»). Но вот мы получили всех этих философов и богословов, выдающих на-гора рациональные утверждения о Боге (Будде или Дао) и о предельной реальности таким образом, будто бы они напрямую и фактически разговаривали с Реальностью как таковой, тогда как, и это столь убедительно продемонстрировал Кант, они высказывали один лишь вздор. Чистый разум попросту неспособен уловить трансцендентные реалии, а когда он пытается это сделать, то обнаруживает, что с равной убедительностью может быть выдвинута и совершенно противоположная точка зрения. (Это прозрение никоим образом не ограничивается Западом. Почти за полторы тысячи лет до Канта буддийский гений Нагарджуна – основатель школы буддизма мадхьямака – пришел буквально к тому же заключению. Заключению, которое отдавалось эхом и усиливалось в последующих поколениях практически всех основных школ западной философии и психологии: рассудок неспособен уловить сущности абсолютной реальности, а когда он пытается это сделать, то порождает лишь дуалистические и несовместимые утверждения.)

Одна из причин этого состоит в следующем (если позволите мне выразиться поэтическим языком): Абсолют, или Наивысшее, есть «совпадение противоположностей» (Николай Кузанский) или, как сформулировали это индуизм и буддизм, адвайта или адвайя, что означает «недвойственное» или «не-два», это факт, который нельзя описать при помощи логики. Невозможно, к примеру, описывать вещь, которая одновременно и является, и не является собою. Нельзя видеть одновременно, что дождь идет и что он не идет. Невозможно представить себе недвойственность, наивысшую реальность или точно рассуждать о ней. Если вы пытаетесь перевести недвойственную Реальность на язык двойственного рассудка, тогда вы создаете две противоположности там, где в действительности нет ни одной, а посему – каждую из этих противоположностей можно рационально обосновать с равной убедительностью. И это, если вернуться к Канту, показывает, почему рассудок порождает лишь парадокс, когда пытается уловить Бога, или Абсолют. Заниматься метафизическим умозрением (опираясь исключительно на око чистого разума) значит предаваться бессмысленной деятельности. Утверждение, что «Реальность – это абсолютный субъект», не является ложным, оно бессмысленно, лишено смысла, ни истинно, ни ложно, но пустотно, ибо с равной силой можно выдвигать и противоположное утверждение: «Реальность – это абсолютный объект». На Востоке, та же самая бессмыслица существовала («Реальность – это атман» против «Реальность – это анатман») вплоть до того момента, как она была демонтирована Нагарджуной точно таким же образом, как впоследствии сделал это и Кант.

Кант продемонстрировал, что, – как впоследствии сформулирует и Витгенштейн, – большинство метафизических проблем не ложны, они бессмысленны. Дело не в том, что ответ плох, а в том, что вопрос глуп сам по себе… он зиждется на категориальной ошибке: око чистого разума пытается узреть Рай. Заметьте, я не имею в виду, что Кант был просветлен (то есть, что его око созерцания было полностью открыто). Очевидно, это было не так. Замечательный способ понять позицию Канта – это изучить вышеупомянутого буддийского гения, Нагарджуну, ведь Нагарджуна применяет ту же самую критическую философию к рассудку, однако не для того лишь, чтобы показать ограничения рассудка, но еще и для того, чтобы продвинуться дальше и помочь открыть око созерцания (праджню), знающее Наивысшее напрямую, неконцептуально и неопосредованно. Кант, на самом деле, не знает о праджне, или созерцании, но поскольку он знает, что Бог запределен чувственному и рассудочному, то, следовательно, считает, что Бог навсегда скрыт от прямого сознавания. Вскоре Шопенгауэр отметит именно этот недостаток в воззрении Канта.

Но единственное, что я хочу подчеркнуть, это то, что Кант правильно показал, что око чистого разума не способно, по своей природе, узреть сферу духа. Философия, другими словами, неспособна достичь Бога – в лучшем случае, она может постулировать существование Бога с моральной (практической) точки зрения. Тем самым Кант снял с религии бремя необходимости рационализировать Бога так же, как Галилей и Кеплер освободили религию от необходимости попусту тратить время на возню с молекулами. Как выразился Макферсон:

Вероятно, философия позитивизма сослужила хорошую службу религии. Показав своим способом абсурдность того, что богословы пытались изрекать, позитивисты помогли указать на то, что религия принадлежит сфере неизрекаемого… Позитивисты, быть может, и являются врагами богословия, но зато они друзья религии. [31]

Таким образом, и научный факт, и рациональная философия – в дополнение к тому, что они представляют собой правильные и превосходные приложения соответствующих им очей плоти и рассудка, – потенциально оказали весьма благотворное влияние на религию в том, что они способны были помочь духовности очиститься от несущественных для нее вещей, прояснив ее роль в человеческом познании и озарении. Ведь то, чему мы учимся, объединив Галилея, Кеплера, Канта и Христа, состоит в том, что сенсомоторный интеллект не есть философское понимание, которое не есть духовная мудрость: ни то, ни другое, ни третье не может быть сведено к остальным, равно как нельзя и обойтись без какого-либо из них.

Но в течение всего лишь нескольких десятилетий после Канта око плоти, ослепленное светом Ньютона, сочло, что оно – и только лишь оно – достойно того, чтобы познавать. Эмпирическая наука, подгоняемая Огюстом Контом и иже с ним, превратилась в сциентизм. Она не просто говорила от имени ока плоти, но также стала говорить и от имени ока разума и ока созерцания. Поступая так, она попала в ловушку все тех же категориальных ошибок, которые сама же и открыла в догматическом богословии и за которые принудила религию заплатить дорогую цену. Сциентисты попытались вынудить эмпирическую науку (с ее оком плоти) работать на все три ока. Это и есть категориальная ошибка. И не наука, а весь мир жестоко за нее поплатился.