— А-а, брось! — хлопнула Юлька меня по плечу. — Каждый имеет с того, что имеет! Поспешим: пора уколы делать.

12.10.1998 года.

К работе привыкла, только добираться тяжело: когда автобус отсутствует, приходится шесть километров от города пешком идти. К ночным дежурствам приспособилась: спим с Юлькой по очереди (Васю не добудишься, но он, оказывается, родственник главного врача, поэтому его не трогают). Впрочем, больные нас ночью стараются не беспокоить, Юлька их в строгости держит.

Видела того мужика. Спрашивает: «А где мамина одежда? Почему она в старом халате и тапочках ходит?»

Петровна: «На дезинфекцию отправили, вдруг вши у нее!».

— Как: и пальто, и сапоги?! — мужик изумляется.

— Конечно! Или думаете: мы себе ее вещи забрали?

— Что вы! — мужик засмущался.

Я потом видела, как он свою мать привезенной из дома едой кормил. Она оголодала, глотает, не разжевывая (тех порций, что больным от поваров остается, и кошке не хватит), а то, что не доела, в карманы прячет.

Мужик уходить собрался, а старуха в него вцепилась, просит:

— Забери меня, Славик! Здесь плохо, дышать тяжело. Я послушная, и ем мало.

Я отработаю: дрова колоть буду, воду носить!

— У нас удобства в доме, — мужик вздыхает. — Побудь еще: некуда тебя забирать!

А глаза прячет и лицо бледное.

— Вот так-то! — думаю. — Когда женился, надо было не на физиономию, а на душу смотреть. Мать не зря говорит: выбирай спутника жизни не для праздника, а для беды: какой он там будет!

29.10.98 года.

К нам в отделение странный больной поступил, Ивлев фамилия: по возрасту больше пятидесяти, но выглядит моложе, и тело стройное, подтянутое. Только молчит почему-то: врачи решили, что немой, а мне кажется, разговаривать не хочет.

Я еще потому его запомнила, что неожиданно в нашем отделении оказался: никто не помнит, чтобы его привозили, принимали, но документы в порядке и даже лечение назначено. Лишь Петровна горюет: старик так бедно одет, что и копейки на нем не заработаешь.

Недавно Петровна того мужика, Вячеслава Владимировича, дурила. Он приехал в субботу, кричит: «Где сестра-хозяйка?! На улице холодина, а мать в тапочках и халате в баню ходит!» Петровна спряталась, а ее подружка в приемной объясняет, что сестра-хозяйка в город по делам отправилась. Мужик побегал, начальство поискал, — но кого найдешь в выходной день, да и толку, если б нашел.

Я в следующую смену привезла старухе свои старые сапоги и куртку, они ей впору пришлись. Понимаю, что дистанцию соблюдать надо и чувствами больных не проникаться, иначе загнешься, но смотреть, как старуха по грязи под дождем раздетая бредет, тоже не могу.

Слышала разговор старухи с сыном. Она просится домой, спрашивает, почему внуки не приезжают, а сын в пол уставился и молчит.

— Неужели умру здесь?! — Старуха смотрит вокруг, словно в первый раз видит.

— Что это — затянувшийся сон? Речка, лес — существуют? А милосердие где: в плену у дракона? Или перебирает пшено вместо Золушки?

Сын покраснел, что-то бормочет. Я потом видела, как он в «Запорожце» плакал.

Что ж, Бог правильно сказал: делай, что хочешь — но плати! Хотя бы слезами.

15.11.98 г.

С Юлькой поругалась. Пошли покурить в вестибюль, стоим, болтаем, а рядом старуха, Дарья Владимировна, к окну прильнула.

— Сына высматривает, — Юлька смеется, — Третью неделю не появляется.

Всегда так: первое время ездят, потом реже, а после и дорогу сюда забывают.

Видела кладбище за шестым отделением: это тех, от кого родственники отказались, больница похоронила!

— А хоронят по-настоящему? — поинтересовалась я. — С попом, музыкой?

— Шутишь, да?! — ухмыльнулась Юлька. — Больные яму выкопают, в целлофановый мешок тело завернут, землей забросают, крест из двух палок собьют и табличку с именем прицепят — вот и все похороны.

— Подожди! — Я понимала, что выгляжу дурой, но тема меня задела. — У больницы есть деньги: от родственников на лекарство получают, и пенсии тех, кто сюда попал, больница на себя переводит. Почему такое отношение к людям?!

— Я тебя умней считала — Юлька удивленно меня рассматривает. — Какие здесь люди, они хуже животных! Те хоть чуть-чуть понимают, а этим что в лоб, что по лбу — одинаково.