Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения
вернуться

Шефнер Вадим Сергеевич
Шрифт:

Мрамор

...Врагом сожжен и взорван этот город, И возвращаться некому сюда, В развалинах застрял январский холод, В воронках дремлет ржавая вода. На клумбах не левкои, не нарциссы — Железный хлам и кафель от печей, И жирные непуганые крысы Шныряют средь осклизлых кирпичей. Но кладбище не тронуто войною, Оно шумит высокою травой, И женщина за низенькой стеною, Встав на могилу, видит город свой. Стоит она, в раздумье сдвинув крылья, На полувзмахе оборвав полет, И пеплом и кирпичной красной пылью Ее весенний ветер обдает. А май раскинул солнечные сети... Не улететь... Весна берет свое. Как в облаке — в черемуховом цвете Увязли крылья белые ее. И вот она из чащи белоснежной, Забыв, зачем даны ей два крыла, Глядит с улыбкой, пристальной и нежной, На город, где жила и умерла.

Забытый колодец

Никто к воде не прикоснется — Паук, угрюмый чародей, Заткал отверстие колодца Узорной сеткою своей. Бадейку на веревке длинной Не стоит опускать туда — Пропахла затхлостью и тиной Перестоявшая вода. От влаги мертвенной и тленной Иди к ручью — там, у моста, За проносящеюся пеной Вода прозрачна и чиста. Отхлынул зной. Пьянит прохлада. О чем грустить, о чем жалеть?.. Прохожий! В нашем мире надо Быть щедрым, чтоб не оскудеть. Кто исчерпать себя боится, Тот не избегнет нищеты, Черпай до дна себя — сторицей Вернешь утраченное ты.

«Возненавидел. Позабыл. Простил...»

* * *
Возненавидел. Позабыл. Простил. Прошли года. Сегодня вспомнил снова Тебя, закат, и шум ручья лесного, И мостика бревенчатый настил. И все на миг таким недавним стало: Позвать, назвать по имени — и ты Возникнешь из лукавой темноты, И всех дорог нам в мире будет мало.

«А в старом парке листья жгут...»

* * *
А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь. Там листья жгут и счастья ждут, Как будто счастье есть. Но счастье выпито до дна И сожжено дотла, — А ты, как ночь, была темна, Как зарево — светла. Я все дороги обойду, Где не видать ни зги, Я буду звать тебя в бреду: «Вернись — и снова лги. Вернись, вернись туда, где ждут, Скажи, что счастье — есть». А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь...

1946

Ласточка

Три года блокадных стоял в тупике Вагон пассажирский зеленый. Три года стоял он пустой, налегке, Обстрелянный и запыленный. Упали осколки стекла на откос, Как хрупкие звонкие льдинки, В чугунные спицы массивных колес Ромашки вплелись и травинки. А город зажат был врагами в кольцо, Он гарью пропах и тротилом, Но ласточка смело гнездо для птенцов Под крышей вагона слепила. Три года сюда возвращалась она Весною, жива и здорова, И, даже когда миновала война, Не выбрала места другого. Но как-то, ловя мошкару для детей — Что вовсе не легкое дело, — Она далеко от железных путей Воздушным путем залетела. Вернулась, летит вдоль путей запасных: «Где ж дом этот длинный, зеленый? Неужто взлетел и до новой весны Отправился в край отдаленный?» Головки ромашек легли между шпал, А место как будто знакомо... Но лишь воробей-прощелыга скакал На месте зеленого дома. «Где дети мои, отвечай, не томи?» И тут воробей ей ответил: «Ты мошками лучше меня накорми, — На дачу уехали дети». И лапкой небрежно махнул он на юг — Мол, экое важное дело... А ласточка крылья спружинила вдруг — И «ласточкой» в небо взлетела. И поезд она увидала вдали, Он мчался по нивам просторным, Зеленой стрелой вдоль зеленой земли, Стрелой с наконечником черным. Клубился над ним антрацитовый дым, Мелькала за шпалою шпала, И ласточка долго летела за ним — За Вырицей где-то нагнала.

Старый храм

Как все здесь неуклюже и негладко, Пороги вязнут в вековой грязи, И храма циклопическая кладка Бесформенною кажется вблизи. Уходит ввысь уверенно и хмуро Замшелая бугристая стена, И камня первозданная фактура Щербата и ничем не смягчена. Но вверх взгляни — над сизыми холмами Увидишь ты ожившую мечту: Как дым костра в безветрие, как пламя, Как песня, храм струится в высоту. Он рвется ввысь, торжественен и строен, Певучей силой камень окрылен, — Для бога он иль не для бога строен, Но человеком был воздвигнут он. И нет в нем лицемерного смиренья — Безвестный зодчий был правдив и смел: Он стал творцом — и окрылил каменья, И в них мечту свою запечатлел. И ты стоишь на каменном пороге, И за людей душа твоя горда, — Приходят боги и уходят боги, Но творчество бессмертно навсегда.

Щука

Во тьму, на дно речного омута, Где щука старая живет, Засасывает листьев золото Задумчивый водоворот. Плывут все новые и новые И погружаются на дно, Березовые ли, кленовые — Водовороту все равно. А ночь осенняя, пустынная Приходит — и из трав густых Со дна всплывает щука длинная, Вся в листьях ржаво-золотых. Ей снова молодость мерещится. Она, пьянея тишиной, Как рыжая русалка плещется Под фосфорической луной.

«Забудь меня! Так мне и надо...»

* * *
Забудь меня! Так мне и надо... Лишь я не забуду, мой друг, Прозрачные сумерки сада, Томленье недолгих разлук. Как прежде, зеленое море Шумит у проезжих дорог, У станции на семафоре Все тот же горит огонек. И та же весенняя сырость Встает от широких болот — Ничто не ушло, не забылось, Все помнит свой срок и черед. Нет, мир изменился не слишком За эти одиннадцать лет, — Как прежде, влюбленным мальчишкам Он дарит улыбки и свет. Как встарь, он весной озабочен, В деревья и травы влюблен... А я изменился? Не очень. Но все-таки больше, чем он.