Берестов явно оценил предложенное сапером тоже положительно. Казалось фельдшеру, что сам командир не очень представляет, как ему работу организовать, не учили такому в училищах. Салют отдать или там еще что красивое, парадное, а такое, что с изнанки жизни – это вряд ли.

— Тоу у вас есь? — спросил старлей.

Сапер понял, кивнул:

— Есть тол. Котлован поднять – вполне хватит. И не один. Только сначала с местными решить надо, где наших хоронить можно. Оборону нашу они запашут, это точно, так что и блиндаж уберут и наших оттуда лучше перенести.

Алексеев почувствовал, что с сапером они сработаются. Деловитый, рациональный человек. Нравятся такие, спокойно с ними. И чертежик нужного для работы с головами сооружения тоже понял сразу и сказал, что сделать такой – совсем не проблема, но гвозди нужны, сейчас тут такое сокровище не найти точно. Пока можно материал заготовить, чтобы потом собрать – сколотить быстро. Если гвоздей найти не удастся, придется хитрованить и придумывать замены, вроде деревянных гвоздков. Заодно сапер оценил простоту и гениальность затеи, да и количество черепов предполагаемое в коллекции впечатлило. И командир похкоманды, слушая их разговоры тоже как-то встрепенулся, видно не очень представляя поначалу что да как делать придется.

Сама похкоманда пропустила на построении мимо ушей сказанное, этим как раз и отличается начальник от подчиненного, начальник слушать по роду работы должен внимательно, а подчиненному все по барабану, ему надо разжевать и в рот положить, да и то не проглотит. Суть из вороха слов мало кто умеет выделять.

Упомянутый биологический метод Борда подкупал своей простотой, но не годился в населенных пунктах, потому не очень прижился в Европах. А здесь, на таких просторах – подходил отлично, позволяя малыми силами и средствами получить феноменальные результаты. О чем фельдшер и доложил на малом командирском совете сразу, как Берестов дал ему слово.

— Головы размещаются в решетчатых строениях произвольных размеров на полках из жердей, что делает свободным доступ к образцам различных насекомых-трупоедов. Главное, чтобы не дорвались крупные стервятники…

— Вороны, сороки, — кивнул понимающе сапер.

— Совершенно верно, их клювы сильно повреждают особо тонкие кости, потому такое не годится. А насекомые как раз отлично подходят для такой цели.

— А муравьи?

— Эти не годятся совсем. Они же ушлые, они крупные объекты маринуют своей кислотой, едят медленно, с расстановкой, делая запас на будущее. Это когда дети лягушку в муравейник сунут вроде как получается, да и то с потерей массы мелких косточек. У нас объемы другие, потому расчет на профессиональных пожирателей плоти. За полгода они вполне управятся, дальше будет куда проще дочистить, обезжирить и отбелить. Тоже работа сатанинская, но основной массив за нас проделают насекомые, главное – обеспечить им доступ. Правда такого размера эксперимент не ставился раньше, но я полагаю, что все получится.

— Запах будет сильный, — заметил сапер деловито.

— Это не беда. Я этого запаха за свою жизнь так нанюхался, что привык – не рисуясь, а констатируя факт, сказал Алексеев.

— Понятно. Раз это хотя бы десятку наших раненых поможет, — начал было младший сержант, но фельдшер не дал ему договорить, сказал уверенно:

— Здесь речь о десятках тысяч раненых. И не только сейчас. Такой материал лет на сто выстрелит.

— Тогда тем более, — пожал плечами сапер. После чего помог сделать десяток носилок, что было особенно ценно – у похоронщиков кроме десятка разномастных лопат больше инструментов не было. Также пообещал раздобыть кувалду и точило. К радости Ивана Валериановича и здесь не подвел.

Оставалось съездить на телеге туда, где предложил поставить сарайки младший сержант. И да – найти среди похоронщиков тех, кто будет держать командование в курсе дела. Именно поэтому Иван Валерианович попросил себе в кучера бойкого и шустрого ярославца Румянцева, который охотнее отзывался на имя Егорушка. Был он, как наметил опытным глазом, вроде бы ротным остряком – в любой роте такой должен быть, вроде как несерьезный шут, только вот взгляд у Егорушки был стальным, успел как-то старый фершал увидеть за хохотком и шуточками с прибаутками. Хроменький несерьезный балагур не может так глядеть. А у Егорушки – проскочило. Один разик. Демаскировался. Потому взял с собой Алексеев и матросика Ванечку. Мало ли.

Приехали, оглядели место. Красивое место, подходящее. Есть где сарайки поставить, к воде спуск отличный, в общем – самое оно.

Егорушка сметливый малый, услужливый – и колышки воткнул и веревочки натянул. В общем – приходи, кума, любоваться. И Иван Валерианович вынул из сумки фельдшерской трофейную австрийскую флягу, булькнул ею в воздухе и приглашающе мотнул головой.

Егорушка оживился, при виде фляги, засуетился. Облизнулся плотоядно, глядя алчуще. Алексеев не торопясь, со вкусом, разложил на своей сумке, ставшей вмиг скатертью-самобранкой, два кусочка хлеба, выставил Румянцеву мензурку, себе колпачок отвинтил от фляги и каждому уверенной рукой налил "по три булька".

— А ему? — показал бровями на матроса Егорушка, а нос его непроизвольно нюхал жадно аромат в воздухе.

— А молод еще. Пусть пока так походит. Давай, за знакомство!

Выпили, закусили, как полагается после первой воздухом, улыбнулись друг другу с уважением.

— Есть у меня к тебе дело, Егорушка. Вижу я, что ты не так прост, как выставляешься. И умен ты, без всяких сомнений…

— Кто пьян, да умен – два угодья в нем! — хвастливо ответил Румянцев.

— Вот! И потому нужна мне твоя помощь. Надо нам эту работу исполнить как можно лучше. А публика у нас собралась, да ты и сам видишь, — пригорюнился Иван Валерьянович.