– Намерены предлагать ему пост председателя совета директоров?

– Ни в коем случае, – уверенно произнес Вайнберг.

– У нас другая кандидатура на прицеле.

– Кто-то из ваших?

– Из наших, из наг их...

Опять же со слов Кротова ему было известно, что нынешний председатель совета – один из заместителей министра топлива и энергетики – являлся фигурой номинальной, промежуточной, и вокруг этой ключевой должности шла тихая позиционная война денежных, клановых, столичных и региональных интересов.

– Я его знаю?

Вайнберг задумался.

– В определенной степени – да.

Странный ответ подвигнул было Слесаренко к новому вопросу, да и сам Вайнберг, посверкивая стеклами очков, видимо, ждал продолжения разговора, но именно поэтому Виктор Александрович решил замолчать и принялся смотреть в иллюминатор на зеленую с коричневым и синим землю в проймах облаков.

– Это вы, – сказал Вайнберг.

– Простите, не понял?

– Наша кандидатура – это вы.

– Ну, здрасьте, – сказал Слесаренко. – Приехали. Вы прямо сейчас эту шутку придумали или, так сказать, домашняя заготовка?

– Вы мне льстите, уважаемый. – Теперь уже Вайнберг в притворной задумчивости глядел за окно. – Такую комбинацию с налета не придумаешь.

– Да уж! – криво усмехнулся Виктор Александрович.

«Все гениальное – просто»... Ему был понятен изящный расчет президента «Севернефтегаза»: региональная власть – в данном случае городская – желает получить контроль над расположенным на ее территории нефтяным предприятием? Пожалуйста: мы создаем убедительную видимость этого контроля, избирая городского мэра на самый важный в компании административный пост. Тем самым подразумевается, что идея национализации «Севернефтегаза», толкаемая нынче через Думу, умирает сама собой, без судорог и криков. Согласившись занять эту должность, мэр города примет на себя ответственность за положение дел и развитие компании и уже не сможет стучать кулаком и кричать на нефтяников: «Платите налоги, я знать ничего не желаю!», – и очень скоро из главного надсмотрщика превратится в лоббиста «нефтегазовских» интересов.

– Красиво покупаете, – сказал Слесаренко.

– Ну почему же? – Вайнберг перевел глаза на собеседника. – Должность эта будет для вас общественной в том смысле, что без зарплаты: вам, как госслужащему, нельзя. Забот у вас прибавится, ответственности тоже...

– Но таким образом вы превращаете мэра из противника в союзника, если не сказать: сообщника.

– А где написано, милейший, что мы должны быть противниками? Город без компании умрет, но и компания без города погибнет. Выходит, только вместе, сообща, это в смысле «сообщника», если вам это слово не нравится. Я понимаю, однако, что разговор наш слегка преждевременный...

– Не со всеми пока согласован?

– Дело не в этом. Просто вы еще не выиграли выборы, уважаемый Виктор Александрович. Хотя стартовали удачно, это я вам говорю без иронии.

– Мы никогда не подружимся с вами, Леонид Аркадьевич, – неожиданно для самого себя произнес Слесаренко.

– Я это знаю, – сказал Вайнберг. – Я даже знаю почему.

– Так говорите, мне интересно.

– А не скажу! – с мальчишеской заносчивостью выпалил Вайнберг. – Вы ведь мне тоже не скажете?

– Нет.

– Значит, сработаемся. А это поважнее сантиментов.

«Вот же змей!» – уважительно подумал Слесаренко.

В Тюмени был сильный боковой ветер, им не давали посадки и гнали в Екатеринбург, но Вайнберг, бормоча ругательства, пошел в кабину и взял шлемофон, и спустя минут десять они с креном и визгом покрышек плюхнулись на посадочную бетонку рощинского аэропорта.

У самолета, рядом с ожидавшим Вайнберга «мерседесом», он в изумлении увидел свою старую служебную «волжанку» и старого своего шофера Василия.

– Вылет завтра в семь, – сказал Вайнберг, прощальным жестом предлагая руку. – Я заеду за вами в шесть тридцать.

Шофер Василий топтался у капота, улыбаясь во все свое широкое лицо. Виктор Александрович крепко стиснул толстую знакомую ладонь и даже приобнял Василия левой рукой за плечо.

– Вот, прислали за вами. Домой или сразу на работу, Виксаныч?

– Сначала домой, – осевшим голосом выговорил Слесаренко. «Кто сообщил о прилете? Вайнберг? Или дети позвонили? Нет, было воскресенье, куда бы они звонили...». Он был тронут почти до слез, и все, что он наблюдал из машины по дороге от аэропорта, радовало глаз и услаждало душу. Надо было очень долго отсутствовать дома, чтобы увидеть вот так, заново и остро, какая же она зеленая и родная до мелочей, Тюмень. И тесное кольцо у Дома обороны, и этот вот овраг на Полевой – стыдоба в двух шагах от центра, и поворот направо с Герцена на Первомайскую, потом рывком налево, через встречную полосу, за драмтеатр...

– Вас подождать? – спросил Василий.

– Да, пожалуйста. Мы каким временем располагаем?

– Да хоть до ночи! – лихо ответил шофер.

Было начало десятого. Он открыл дверь своими ключами – еще с вечера достал их из потайного кармана дорожной сумки, и положил в боковой карман пиджака и несколько раз, пока летели, трогал сквозь карман ладонью – и вошел в квартиру.

С кухни пахло едой. Он прислушался – никого. Снял туфли и плащ и надел свои старые тапки без задников.

Все стояло на привычных местах. И только в кабинете на большом любимом письменном столе лежали чужие бумаги и книги: наверное, сын занимался. В детской комнате, как всегда, были разбросаны игрушки, и Виктор Александрович сразу увидел новые, незнакомые, не им и не при нем подаренные внуку: большую красную машину с радиоантенной управления и страшноватого робота-трансформера с квадратной головой. Он присел на край максимкиной кровати и немножко посидел так, разглядывая стены и вдыхая запах детской жизни, потом поднялся и прошел в спальню. Да, так оно и было – теперь дети спали здесь, и это было правильно.