Шрифт:
– Так надо радоваться, – перебил рассказчика Виктор Александрович, – что семья у губернатора небедная. Нет необходимости грабить казну...
– Ну и дурак же ты, Витя, – сокрушенно произнес Чернявский. – Ни черта ты в людской психологии не понимаешь. И как ты собрался с такими мозгами навыворот городом управлять? Нет, брат, для такой работы ты еще не созрел, не созрел... Не обижаешься, что правду говорю? Люблю ведь тебя, дурака. И знаешь за что? За то, что на нас не похож. И тебе на нашей стороне поля играть никак нельзя, нельзя-а! Тебе бы надо на другой – играл же раньше, был цел и здоров.
– Ты это о чем?
– Неужели так трудно понять? Впрочем, ладно... Вернемся в гостиную, пусть здесь приберут.
В гостиной Слесаренко сел в то же кресло, а Чернявский принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину, и даже насвистывал нечто бравурное.
– Ну, а в городе как? – вяло поинтересовался Виктор Александрович, а сам тем временем смотрел на Гарика и напряженно размышлял: кто заказчик? Кто заказчик этой встречи, этой гариковской проповеди, этих намеков насчет его, слесаренковской, непригодности к мэрской работе? И когда же последует альтернативное предложение? В том, что оно непременно последует, Слесаренко уже не сомневался.
Чернявский между тем, расхаживая вдоль дивана, рисовал ему новый пейзаж – так сказать, городского масштаба. Здесь краски были чуть повеселее. В личном плане к мэру не было претензий: скромен, прост и даже душевен в общении. Никакого бизнеса в семье. Но с деньгами в казне совсем не густо, город балансирует на грани, все больше влезая в долги перед тепловиками, энергетиками, коммунальщиками. До владивостокского обвала дело еще не дошло, свет пока что за долги не отключают, но не хватает денег на ремонт теплосетей, зимой возможны катаклизмы, пока же бог миловал. Зато вот замы распоясались, меры не знают, и за каждым – теплая компашка, мечтающая видеть «своего» на самом верхнем этаже на Первомайской. С одной стороны, это вроде неплохо – передерутся меж собой и друг друга потопят, а мэр потихонечку выплывет. С другой стороны, на кого же ему самому опереться, если город поделен на вотчины между боярами? И совсем не факт, что кто-нибудь из очень новых русских сам не рванет наверх по боярским спинам, покупая голоса избирателей публичной грязью и подачками.
– Насчет замов ты, конечно, перегнул, – сказал Виктор Александрович в спину другу Гарику. – Я же их знаю: народ не без амбиций, но и не без голов, однако. Зря ты их так примитивно рисуешь. Иногда удобней быть вторым, чем первым.
– Звучит логично, – повернулся к нему Чернявский.
– Но только для дилетантов. Первейший вопрос на любых выборах: кто виноват? Кто виноват, что мы плохо живем? Ельцин, правительство, Дума? Этого мало, нам подавай своего виноватого. И как ни крути, а перед выборами мэр будет вынужден отдать горожанам на растерзание кого-то из своих ближайших, и они это знают. Ты сам еще не отдал никого? По слухам, намечаешь в жертву Федорова? Твой зам по «социалке»... Ой, Витюша, не спеши, не промахнись по глупости...
– Какой ты информированный, Гарик! – промолвил Слесаренко с неподдельным одобрением. – Ну, а ты бы... кого? Подскажи по-дружески.
– Я бы, Витя, вообще никого, – сказал Чернявский и уселся в кресло напротив. – Если хочешь по-дружески... Не уверен вот... Надо – не надо...
– Надо, Гарик, надо. Давай, выкладывай.
Было видно, что друг его Гарик и мнется, и мается. У Виктора Александровича даже потеплело на душе: не совсем еще друг оскотинился, еще прячет глаза, того и гляди покраснеет...
– Ты не справишься, Витя. – Гарик поднял глаза, и Слесаренко поежился: точно гак же смотрел на него главный врач, когда он в последний раз приехал в больницу к жене. – Ты по крови не тот человек. Тебя нельзя пускать на деньги. Да погоди ты руками махать! Разве я об этом? Я же совсем наоборот... Работа мэра – это работа с бюджетом. Это деньги. Их надо делить и раздавать. Знаешь, что сказал однажды Черномырдин про своих министров? «Пусть украдут процентов десять, лишь бы на остальные девяносто все сделали, как надо». Ты так не сможешь, Витя, это однозначно: И обязательно сломаешь себе шею. Или тебе ее сломают. И что дальше?
– И в самом деле: что же дальше, Гарик?
– А дальше – дружеский совет. Если он, конечно, тебе нужен.
– Допустим, нужен. Интересно.
– Ничего не ломай и никуда не суйся, – голос Чернявского зазвучал поувереннее, словно не в гору уже, а с горы. – Спокойно доработай до выборов, и я гарантирую, что должность первого заместителя ты сохранишь при любом новом мэре.
– Так ли уж при любом? Или все-таки скажешь фамилию?
– Не спеши, Виктор Саныч, здесь люди думают покруче нас с тобой. Сам понимаешь: все непросто, ситуация сложилась не вчера...
– И я в нее никак не вписываюсь?
– Не-а, – сказал Чернявский без доли сожаления.
– Слишком хорош, что ли?
– Да нет, просто... чужой. Тебя вводить – только время и деньги тратить. Ты пойми: там все давно сложилось, утряслось, каждый знает свое место...
– Зачем же тогда Воронцова угробили?
– Да я, блин, сам не знаю! – горестно воскликнул друг Гарик. – И никто не знает, ты мне поверь! Это вообще чушь какая-то, не просчитывается!
– Значит, плохо считаете. Мэра просто так не убивают!