– Сергей Витальевич!

– Да? – сказал Кротов.

– Спасибо. Это было здорово. Но я вам не завидую.

– А я вам, – ответил Кротов. – Идем же, Володя, поехали, – скомандовал Кротов и зачем-то пнул кабель ногой; серая змея вяло шевельнулась, и парень за камерой бормотнул: «Осторожнее!».

В машине Лузгин попытался развить тему предстоящих осложнений: рисовал тактические схемы, жонглировал фамилиями, проигрывал на разные лады вероятную реакцию Слесаренко, но Кротов ткнул его кулаком в бок и показал глазами на водителя. На самом деле он совсем не беспокоился насчет чужих ушей, просто вовкино торопливое умничанье было ему неприятно. Выходило так, будто он, Кротов, по дурости сболтнул в эфире лишнего, и теперь многомудрый товарищ шлифовал его оплошность, вгоняя факт в приемлемую схему. Сам же он испытывал сейчас неожиданное чувство облегчения и даже веселой беспечности: ну, сказал и сказал, и никто мне вокруг не судья, да пошли они все, ничего они сделать не смогут, а если попробуют, я им, гадам, рога обломаю, было бы кого бояться в паршивом захолустном городишке...

– Однако общее впечатление – великолепное. Я видел это по лицам людей в аппаратной. Это сенсация, город отныне будет стоять на ушах...

– Да успокойся ты, Володя. Все путем. А девка классная, я тебе честно скажу: не ожидал. Как она меня с полоборота раскрутила!.. Мне понравилось. Твоя школа?

Лузгин только глянул на него искоса и промолчал, и в этом молчании сквозь распиравшее Лузгина торжествующее самодовольство Кротов уловил невнятный оттенок ревности и страха, словно он приблизился к чему-то сокровенному – без спроса, на неприличное и опасное расстояние.

В гостиной «дальней дачи» никого не было, но за стеной слышались шаги, бильярдный треск, глухие разговоры. Они вошли, и Кротов увидел полковника Савича; полковник был изрядно пьян, отстегнутый от шеи форменный галстук с резинками болтался на рубашечной заколке. Он играл партию с Юрием Дмитриевичем, степень опьянения которого Кротов никогда не мог определить. В углу большой бильярдной, уставившись в телевизор, полулежал в кресле Андрюша Сигалов.

– А где профессор? – спросил Кротов.

– Профессор отдыхают, – не отворачивая голову от стола, сказал Юрий Дмитриевич.

– Я Лузгина привез, – сказал Кротов.

– Достойно похвалы, – сказал бородатый и протянул руку вбок и немного за спину. – Здравствуйте, Владимир Васильевич. Ваша идея?

– Здравствуйте, – ответил Лузгин, не приближаясь.

– Какая идея?

Рука Юрия Дмитриевича повисела в воздухе, потом сложила пальцы пистолетом, указательный палец прицелился точно в живот Лузгину.

Мы все видели, – сказал Юрий Дмитриевич. – Я вас поздравляю, это было здорово. Умная девочка... Очень умная... Зря маешься, Петрович, не забьешь: угол больше прямого.

– А мы – с оттягом, – прорычал полковник, ерзая пузом по борту.

– Как прикажете, мсье колонель... Умная девочка, хорошо смотрится... Ваша девочка, Владимир Васильевич?

– В каком смысле? – Лузгин снял ветровку и бросил ее на свободное кресло.

– Я вас понял, – сказал бородатый. – Выпейте чего-нибудь, Володя, и расслабьтесь. Виски в баре, лед в холодильнике. Ну, что я говорил, Петрович? Теперь учитесь, батенька. Сейчас вы увидите, как бьет русский майор Максимов.

– Ты что, майор? – ревниво спросил полковник.

– Откуда цитата? – Лузгин открыл дверцу бара и пошарил глазами на полках.

– Из классики, – сказал Юрий Дмитриевич. – Апреколь в угол. А вы, Сережа, были изумительны: сколько решимости, искренности, какая свобода общения...

Юрий Дмитриевич ударил и забил, и еще раз забил, и еще раз, и полковник Савич бросил кий на стол, сматерился и пошел разливать.

– Мне бурбон, – напомнил бородатый. – Льда не надо.

Вошел распаренный Чемагин, без пиджака, с полотенцем на шее.

– Зря отказались. Весь хмель вышибает. Сто двадцать на градуснике! Привет, Васильич! – сказал он Лузгину. – Стукнемся?

– Стукнемся, – сказал Лузгин и допил свои полстакана.

– Вот и правильно, – одобрил Юрий Дмитриевич. – Зачем портить замерзшей водой сей божественный напиток? Не унывайте, мсье колонель, придет и к вам удача.

Лузгин и Чемагин принялись составлять шары пирамидой, начальник нефтегазовской охраны все гудел и гудел о прелестях парного отрезвления, начальник же милиции пал в кресло и сидел, насупясь, расплющив на груди оплывший подбородок.

– Пройдемся, – сказал Юрий Дмитриевич.

Надели куртки, вышли на крыльцо. От скрытого пригорком берега реки тянулся к небу толстый свежий дым.

– Иван уголья кочегарит, – пояснил бородатый. Шашлык из нельмы просто восхитителен. Заказано под вечер повторить.

– Валерий Палыч что, в отрубе?

– Слегка. Отвык от... кислорода. Через час разбудим, будет как огурчик. Скажите, Сережа, этот ваш выход в эфир был спланирован заранее?

– Нет, Лузгин сымпровизировал.

– Вопрос о вашем прошлом... тоже импровизация?