Шрифт:
– Тогда объясните, что вы имели в виду.
– Выборы, – сказал парень. – Выборы все покажут.
– Ах, вот вы о чем, – промолвил Кротов, откидываясь в кресле. Спинка скрипнула противно, рука сама собой полезла вбок за сигаретой, но Кротов решил не закуривать: уж слишком читалось бы это движение. – Так чем же я могу быть вам полезен, Юрий Николаевич?
– Ничем, – ответил парень.
«Ну и наглец», – подумал Кротов.
– Если так, то... не смею задерживать. Приятно было познакомиться лично. И будьте любезны, скажите секретарше, Нине Константиновне, чтобы она зашла ко мне немедленно.
– Подождите, – сказал молодой Воронцов, – я... я извиняюсь. Лично к вам у меня... ничего.
– Следует говорить «извините», то есть просить меня вас извинить. Фраза же «я извиняюсь» означает всего лишь, будто вы сами себя извиняете, что, согласитесь, отнюдь не одно и то же.
– Не надо мне лекций читать. Я и сам знаю, что... оговорился. Извините, Сергей Витальевич.
– Принимаю ваши извинения, Юрий Николаевич. Со своей стороны...
Он оборвал себя на полуфразе, потому что в глазах повернувшегося к нему лицом Воронцова стояли слезы.
– Что с вами, Юрий Николаевич? – спросил он не слишком уверенным голосом.
– Вот вы не знаете...
– Что я не знаю, милейший?
– Как мне противно унижаться перед вами.
– Так не унижайся, щенок! – выкрикнул Кротов. Плюнь мне на стол и вали отсюда! А если пришел говорить как мужчина, то держи себя в руках.
– Извините, – Воронцов шмыгнул носом. – И не смейте орать на меня.
– Ну вот, другое дело. – Кротов закурил сам и протянул пачку через стол; Воронцов помотал головой. – А теперь говори, в чем проблема.
Парень вздохнул, вытер глазницы запястьем.
– Я знаю, что вы руководите выборным штабом у Слесаренко.
– Это не так. Руководителем назначен Федоров, он вам известен.
– Чихня, – совсем по-детски сказал парень. – Федоров так, для фикции. Это вы здесь всем командуете, вы и ваш дружок Лузгин.
– Ну, даже если и так, – полусогласился Кротов, – проблема-то в чем, не врубаюсь?
– Дайте мне слово, – сказал Воронцов.
– Говори, я тебя слушаю.
– Нет, это вы дайте мне слово... ну, пообещайте честно...
– Что, что пообещать?
Что вы не будете рассказывать всякие гадости про моего отца.
– Вот те на, – опешил Кротов. – Это где и когда, интересно бы знать, я что-то такое рассказывал?
– Пока не рассказывали, но потом будете, я знаю.
– Когда это – потом?
– Когда выборы начнутся.
– Чепуха, – Кротов даже поморщился. – Никто не собирается вываливать в грязи...
– Не врите мне, – сквозь зубы выговорил парень и мелко затряс головой. – Не врите, я же знаю. И про ваши проверочки, и про связи с Гаджиевым... Вы ему завод отдали, чтобы он на отца говорил.
– Вот что ты мелешь, сам подумай! При чем здесь Гаджиев и сраный завод?
– Зато по рынку...
– Что – по рынку?
– Он скажет, что взятки давал...
– А он что, не давал?
– Нет, – сказал парень.
– Тогда нечего и беспокоиться.
– Но он может сказать, что давал. Или что отец у него вымогал.
– А он не вымогал?
– Нет!
– Точно знаешь, что нет?
– Да как вы смеете!
– А в городе говорят.
– Вот именно, – зло буркнул Воронцов. – Отец столько сделал для них...
– Пустой разговор, – сказал Кротов. – Слушай меня внимательно. Никто ни собирается давить на Гаджиева, если... Если все на самом деле обстоит так, как ты сказал. И вообще, все это... не понадобится. Мы по грязи не работаем.
– А зачем тогда ваш Лузгин к этой Лялиной подбирается?
– В каком смысле?
– Да в том самом...
– Это их личное дело. Мы-то с тобой здесь при чем?
– Не врите мне, – снова сказал парень. – Ведь вы же знаете...
– Что, что я знаю?
– Про Лялину... И про отца.
– Понятия не имею, о чем ты лепечешь, Юра.
– Я же просил...
– Я не вру. Объясни, если можешь.
Младший Воронцов сложил руки, как в школе на парте, и стал рассказывать про Лялину и про отца, не называя никого по именам, а только «он», «она»: «Он во всем открылся перед матерью... Она вскрывала вены...».
– Кто, мать?
– Нет, Лялина.
– Ну, извини...
– С тех пор все успокоилось, все было хорошо... Мне маму жалко. Она не вынесет, если все снова... Это ее убьет. Совсем убьет.