Инча и Игоша запорошенные снегом, с симметричными шишками на лбу (если встать лицом к лицу) поплелись, взявшись за руки, прочь от Соньки-Сонечки и занялись любовью в ближайшем по пути доме, то есть у Инчи. Но как-то не очень здорово у них получилось, будто второпях в сэкандхэнде из груды тряпья вытащили друг друга, без примерки, и не сошлись размерами, и фасоны неподходящие, и главное — этот тошнотворный запашок предмета бывшего в употреблении, причем б/у в одних и тех же руках, что выдавал пронзительно-горький миндальный запах, знакомый обоим.

Ах, Сонька, Сонька. Сама-то не умерла, а замуж выходит, и не за кого попало — за Виконта. Инча балдела от него, просто с ума сходила, давно еще, а сейчас, как увидела, чуть рассудка не лишилась. Везет же Соньке! Да она рада за нее, рада, вот сейчас прорвется через толпу, поцелует, в обе щеки и в лоб, чтобы тушью перепачкать фату, а то стоит такая белоснежная, как яблонька в цвету.

Да пропустите же, в конце концов, подружка невесты — не рядовой гость, между прочим.

Бабушка Рая огорченно покачала головой. Как-то все неладно стало здесь, подумала: не дружат, не любят, обид накопилось, тяжелым облаком над райским садом нависли, тени повсюду отбрасывают. Из прошлого пришли добрее — смирённые, прощённые, забывшие всю кажущуюся земную несправедливость. И все же она глядит на всех и радуется.

Вот только за забором две фигуры мечутся, мужчина и женщина, не вместе пришли, может быть, и незнакомы, но о чем-то толкуют. Женщина изъясняется губами и жестами, плачет непрерывно, глаз не видно — слезами истекли, тычет указательным пальцем в спину Сурена, а и так ясно, что это его жена, на сносях еще узнавшая об измене мужа. Так и не заговорила, значит, до самой смерти, простить не смогла, хоть Сурен до последней секунды боролся за их жизни, никого спасти не сумел. Только телом своим накрыл ее и трех сыновей, когда сверху тяжелый бетонный блок падал, а снизу уже разверзлась земля.

Бабушка Рая подошла к воротам, распахнула настежь, если хочет, может войти, бедняжка. Ветер доносит мягкий мужской голос с ясно различимыми фальшивыми нотами, ее, бабушку Раю, не обманешь, обрывки разговора рисуют недобрую картину: сука, ё… обморок… на руках носил… квартиру опечатали… собака… бездомная… Виконт… принцесса… Конечно же Николай, муж Нинели, вот оно что, подумала бабушка Рая и ясно увидела лежащую на полу чужой квартиры Сонечку. Нет тебе места среди нас, рубанула рукой по воздуху, как отрезала, Нинель простит меня и поймет, а может быть, уже поняла, ведь почему-то пришли порознь.

Кстати, где она, где Нинель, мать жениха? Она любит опаздывать, и Сонечку учила, приходишь последняя — все внимание переключается на тебя, стоишь, как примадонна в перекрестье прожекторов, телекамер, фотообъективов. Сладкая минута. К ней готовиться надо тщательно, произвести фурор не так просто, но вполне возможно.

Бабушка Рая улыбается, раскинув руки для объятия. Такое только Нинель могла придумать, привязала к инвалидной коляске тысячи разноцветных воздушных шаров и спустилась в райский сад прямо с неба, два пальца, сложенные колечком, засунула в рот и оглушительно засвистела как на стадионе «Динамо» во время футбольного матча любимой команды. А что? Нинель была бы не Нинель, если бы тихо, как все вошла в калитку.

Бабушка Рая, спеша навстречу дорогой гостье, подхватила где-то резной посох с медным набалдашником, когда-то подаренный ей Гришей, его собственноручного производства, трижды стукнула им оземь и зычным голосом заправского распорядителя балов объявила:

— Нинель Прекрасная, дорогая мама дорогого жениха нашей дорогой невесты!

И еще три раза стукнула посохом о землю.

Все зааплодировали, отбивая ладоши, громче всех сама Нинель, «браво!» — кричит, сложив руки рупором, «браво!» и кланяется во все стороны. Одета и причесана сногсшибательно: шорты из лоскутов немыслимых тканей, не совместимых ни по цвету, ни по фактуре, вызывающе яркие, клоунские, на плечах такая же пелерина, а на голове — вместо кудряшек допотопный «вшивый домик», начес Бабетты. И откуда ни возьмись — пять визжащих от радости собак, всех мастей и размеров, каждая со связкой воздушных шаров, привязанных к ошейникам. Соня приблизилась почти вплотную к этой живописной компании и подумала как в первый раз: «Снимается кино». А Нинель легко поднялась с инвалидного кресла, подпрыгнула на одной ноге, на другой, как маленькая девочка, крепко обняла Сонечку и горячо зашептала на ухо:

«Я не обманула тебя тогда, девочка моя, я просто хотела, чтобы ты не ждала, а жила. И с Виконтом должна была случиться большая беда, мы отвели ее с тобой, девочка, помнишь, я прыгнула в окно, а то бы это он сделал, застав меня пьяной. Так и сказал — выпрыгну из окна…»

Обнялись еще крепче. Нинель необыкновенная мама, необыкновенная.

— И мама, и папа, — подхватила Нинель. — Не скажу, что нашла своего мальчика в капусте или аист принес, нет, конечно, это сказка для взрослых, он опустился ко мне прямо с неба падающей звездой, я поймала звезду кончиком языка и загадала желание. Оно сбылось!

Виконт склонился, чтобы поцеловать ее и шепнул Сонечке:

— Так это мама все подстроила.

Они улыбнулись. И бабушка Рая улыбнулась, она теперь тоже знает эту тайну.

— Мороженое! — громко-громко, перекрывая все звуки. — Маааа-роженое!!!

И в ворота въехала большая самоходная повозка, переполненная мороженым всех сортов.

— Мороженое для всех! — широко улыбался Ося, ведя за руку Даню, рядом семенила бывшая лженяня, часто-часто моргала глазами и с обожанием и благоговением смотрела на Осю.