– Мать - ты бы грабли как-нибудь по-другому взяла - подает голос высокий, сухощавый мужик в старом солдатском камуфляже.

– Ась?
– старушка резко разворачивается, почему-то совершенно в противоположную сторону, пригнуться мужик просто не успевает - чего сказал то, сынок?

– Ничего мать - бормочет камуфлированный, потирая ушибленный затылок - говорю, хорошо еще ты косу с собой не везешь.

Народ в бабусином кильватере снова торопится занять освободившееся пространство, и вскоре вагон вновь забит до отказа.

Локомотив дёрнул состав, старый плацкартный вагон заскрипел, а я только плотнее закутался в тощее казённое одеяло. После областного центра пассажиров, что ехали со мной в этом, развесёлом вагоне, резко поубавилось. Исчезли пьяные дембеля, потом пропали дачники с граблями и тяпками и даже проводница - толстая, неопрятная и громогласная баба, перестала появляться. Только горячий титан у её купе свидетельствовал о том, что она ещё здесь. А после этого полустанка, как его... Мозь, я тут, похоже, остался совсем один.

Вагон прогромыхал на стрелке, тусклый свет лампочки пару раз мигнул и отключился. Холодно, неуютно и, почему-то, страшновато. За окном так и вовсе серо, мрачно и туманно, а развалины, которые по какому-то недоразумению, именовались полустанками, навевали мысли о войне.

Вот так, под ритмичный стук колёс я и заснул.

– Молодой человек, просыпаемся, просыпаемся! Подъезжаем, конечная.

"Поезд дальше не идёт"

Ещё не успев открыть глаза, сострил я и проснулся.

– А-ах!

Контраст со вчерашним вечером был потрясающим. Яркое утреннее солнце заливало светом вагон, отчего он казался новее, целее и блестящее, да и проводница выглядела милой женщиной, слегка за пятьдесят.

– Доброе утро, молодой человек. Поднимайтесь, через полчаса Вявь. Я вам сейчас чайку принесу.

Настроение от таких слов стало ещё лучше, а когда я посмотрел в окно, все былые тревоги рассеялись окончательно. Угрюмые тёмные ельники и тоскливые туманные болота, сквозь которые вчера весь день пробирался по одноколейке наш поезд, исчезли, уступив место светлому березняку.

– А зелень то, зелень!

Несмотря на начало мая, снега здесь, на севере, почему то не было, и вовсю зеленела молодая свежая листва. Списав это дело на глобальное потепление, я засвистел весёлую мелодию и, выудив из сумки, полотенце, вприпрыжку поскакал в туалет.

– Эге-ге-гей! Берегись, преступность Засарайная! Я еду!

Я успел выпить два стакана чая, поболтать с проводницей о том, о сём и угостить добрую женщину московскими конфетами, два кулька которых в мой битком набитый тёплыми вещами рюкзак, положила мама. Про город проводница не знала ничего, сказав, что она не местная и добавила, что сюда, в Вявь, скоро поезда могут совсем отменить.

– Очень мало пассажиров. Вот ты, служивый, да у бригадира в купейном, ещё трое. Пьяные лежат.

Я подобрался. Похоже, у меня намечалось первое дело. Позволить пьяным хулиганам (ну кем они ещё могут быть!) безобразничать на перроне в такое славное утро, я не мог. Проводница заулыбалась.

– Да они смирные. Это командированные, они сюда на завод часто ездют.

"Всё-таки зря я разболтал ей о том, что я сотрудник в штатском!"

Итак, в семь часов тридцать две минуты утра по местному времени я упруго спрыгнул со ступеньки вагона на дощатый перрон станции Вявь. Русский север встретил меня первым тёплым ветерком, вкусным запахом леса и последними остатками утреннего тумана над луговыми низинами. Для полноты картины, мне коренному столичному жителю в ннадцатом поколении не хватало пасущихся коров, стогов сена и, естественно, косарей в алых косоворотках. На этом мои познания о жизни русской глубинки заканчивались.

Проводница пожелала мне удачи, помахала рукой и заперла дверь. Вдалеке послышались пьяные песни и клятвы в вечной дружбе. Молодой парень в спецовке, брезентовой куртке с надписью НТЦ и резиновых сапогах, бережно утрамбовывал пьяненьких мужичков в костюмах и с портфелями в старенький "Москвич". Я решил, что транспорт мне не помешает и пошёл к машине.

Парень мне понравился сразу. Мой ровесник, хотя и с бородой. Лицо открытое, взгляд прямой, глаза серые, нос картошкой, губы тон... тьфу ты!

– Доброе утро! У вас, случайно, места в машине не найдётся? Да Засарайска.
– Я полез во внутренний карман за бумажником, - я заплачу.

Парень улыбнулся, показав тридцать два великолепных белых зуба, и виновато развёл руками.

– Никак, извините. Директор ещё.

В это время бригадир поезда, совместно с толстеньким лысым "директором" выволакивал из вагона огромные чемоданы командированных. Директор, несмотря на то, что было совсем не жарко, утирал платком лысину, суетился и умоляюще просил.