Коммандан Бастине изящно замял поднявшуюся шумиху, пригласил Кармен к себе, поговорил с ней. Власти пообещали женщине бросить на поиски убийцы все силы.

Они сдержали слово.

Судья Лагард и коммандан Бастине сплели гигантскую сеть и накрыли ею Нормандию. Поквартирные обходы, облавы, систематический опрос свидетелей, сравнение материалов картотек. Бастине не сомневался, что охота на серийного убийцу будет долгой, но в конце концов следствие найдет недостающую улику, микроскопический элемент, затерявшийся в гигабайтах информации. Работа для трудолюбивых и компетентных муравьев… В сущности, та же самая работа, которую выполнял капитан Грима в Фекане, однако теперь на нее отпущено вдесятеро больше средств.

Психолог-криминалист Элен Нильсон ужасно скучала. В отличие от коммандана Бастине она делала ставку на свидетельские показания. Показания единственного свидетеля.

Между убийством Морганы Аврил и Миртий Камю была весьма существенная разница.

За несколько дней до смерти Миртий Камю угрожали.

И ее родные знали, кто.

Я поднял глаза. Я почти закончил чтение. Появление на пляже, примерно в сотне метров от меня, знакомой фигуры, озадачило меня.

Атаракс!

На нем была все та же коричневая куртка, приросшая к нему, словно вторая кожа, и выглядел он все таким же усталым и подавленным, так что было легко предположить, что это Атараксу, а не Магали Варрон следовало броситься с обрыва. Он медленно направлялся в сторону открытого моря, словно ждал, когда просохнет скрытая за убегавшими волнами отмель.

Все стремилось свалить отсюда, даже море.

Прибрежные прогулки наверняка способствовали развитию его невроза.

Я быстро собрал листки, засунул их в конверт и поспешил к нему.

Мы составляли очень узкий круг трех свидетелей самоубийства Магали Варрон. Так как, по всей вероятности, убийца с красным шарфом появился вновь, после того как десять лет назад совершил двойное убийство, у Атаракса, возможно, имелась своя версия столь невероятного стечения обстоятельств.

— Кристиан? Кристиан Ле Медеф?

Я шел быстро, насколько позволяли камни, скрытые прежде под водой. Пустынный пейзаж после волшебного дождя. Тысячи крошечных вершин, малюсенькие долины и полости, проделанные ветром и тысячелетиями. Заостренные. Блестящие. Моя левая нога, зацепившись за гребень, соскользнула в долину. Я выругался про себя. Если я со своей дурацкой ногой не могу сохранить равновесие на скользких камнях, мне не стоит и пытаться покорить заснеженные склоны Монблана.

— Ле Медеф! — снова позвал я.

На этот раз Атаракс обернулся и устало посмотрел на меня.

— А-а… Это вы.

Он явно забыл мое имя. Я подошел к нему, пожал руку.

— Джамал. Джамал Салауи.

Он принялся изучать мою толстовку «Wind Woll». Ту, что была на мне накануне, равно как и во все остальные дни.

— Так вы, значит, каждый день бегаете?

— Ну да.

Я не хотел вдаваться в подробности своих тренировок. Я искал повод заговорить об убийстве Магали Варрон.

— Сегодня я опять еду в полицию, в Фекан. Меня вызывали на четырнадцать часов. А вы?

Ле Медеф взглянул на меня с удивлением.

— А я нет. Я вчера подписал свои показания. Капитан Пироз сказал, что в случае необходимости он со мной свяжется… Заметьте, я не собираюсь жаловаться…

Похоже, ему хотелось осмыслить мое исключительное положение. У подножия обрыва уходила в бесконечную даль каменистая отмель. Пустыня, населенная черными согбенными тенями жителей Ипора, собиравших ракушки. Несколько десятков жителей, разбившихся на группы по два-три человека.

— Это запрещено, — произнес Ле Медеф.

— Что?

— Собирать ракушки. Запрещено! Есть плакат, он висит на посту спасателей, но все собирают… Полиция молчит. Это превосходит мое понимание…

Он поднял голос, быть может, в надежде, что его услышат собиратели ракушек.

— Если есть опасность, надо заставить уважать закон, а если опасности нет, нужно предоставить людям возможность спокойно собирать мидии… Но запрещать и не бороться с нарушителями — это же чистое лицемерие! Вы так не считаете?

— Не знаю… Я никогда не собирал мидии.

— Вы не считаете, что полицейские — лицемеры?

— Еще бы!

Я скривился, чтобы показать свое отвращение, но не к фликам, а от мысли, как можно совать в рот и есть скользких моллюсков, оторванных от камней, которых половину дня греет солнце. Моя гримаса вызвала у Ле Медефа улыбку. Отныне я решил про себя называть его «Ле Медеф», ибо, в сущности, его собственное имя более забавно, чем «Атаракс».

— Итак, капитан Пироз снова хочет говорить с вами? — спросил он.