«Как ни странно, – позже удивлялся Феликс, вспоминая то давнее событие, – меня не арестовали, а клуб не закрыли и директора не уволили. Почему? До сих пор не могу ответить на этот вопрос. Возможно, потому, что в связи со смертью «дорогого Леонида Ильича» Кремлю было не до меня».

Впрочем, Виктора Зозулина все же «выперли» из директоров, а книголюбские вечера в Центральном доме архитектора приказали долго жить после организованного руководителем клуба мероприятия, посвященного выходу в свет первой книги Владимира Высоцкого «Нерв».

Заграница долго казалась Феликсу «запретным плодом». Различные инстанции надежно и профессионально перекрывали доступ в Зазеркалье не только журналистам, но и рядовым советским гражданам. С теми же, кто все-таки попадал за рубеж, в командировку или по туристической путевке, проводили профилактические «беседы». Особые правила устанавливались для журналистов. Любые переговоры с представителями иностранного государства без соответствующей санкции были наказуемы. При этом было совершенно неважно, с кем ты вступишь в контакт, – с партийным бонзой, эстрадной звездой или со своим же братом-журналистом. Зная это, Феликс не рвался за кордон – не хотелось ни унижаться, ни просить, не оправдываться. Но в 1980 году Мила все-таки уговорила мужа на морской отдых в Болгарии по линии профсоюза работников культуры. «Ну что ж, курица не птица, Болгария не заграница», – прокомментировал Феликс незаурядное событие и согласился на поездку. Болгария считалась чуть не 16-й республикой СССР, хотела она того или нет. В обязательную программу болгарских школьников входил русский язык, благо общая кирилло-мефодиевская азбука сильно упрощала процесс изучения. Государственное устройство с точностью до миллиметра копировало систему управления Советского Союза.

Феликс уверен, что автограф считается полноценным, если в нем содержится не менее 17 слов. Евгений Александрович не готовился к этой дарственной надписи, но в ней и впрямь семнадцать слов!

Тем не менее, выезжавшие в Болгарию советские граждане должны были «бдить» даже на отдыхе, и в группе туристов всегда имелся «дятел», отстукивающий куда следует всю информацию по путешественникам.

К Миле и Феликсу прикрепилась супружеская чета «Дятловых», о чем Медведевы до поры не подозревали. Они вместе ходили на прогулки, на завтраки и экскурсии. К сожалению, достопримечательности в грязном портовом Бургасе, куда туристов, не моргнув глазом, привезли вместо обещанных роскошных Золотых песков, закончились ко второму дню пребывания. Сегодня каждый скажет – нет проблем: подвела турфирма – садись в машину и выбирай другое место (а по возвращении каждый уважающий себя турист еще и затребует компенсацию), но в 80-м году на такую реакцию и «вопиющее нарушение правил пребывания за границей» мог пойти только безумец, желающий сменить летние шлепанцы и панаму на валенки и ручную пилу. К тому же на скудные денежные средства в иностранной валюте, которую туристам меняли в расчете на прокорм пары некрупных мышей, далеко не уедешь… Но установленные рамки мало волновали нашего героя – он скучать не собирался.

Оценив ситуацию со всех сторон, Феликс отправился в местную партийную газету «Бургасская правда», чтобы пообщаться с коллегами. Неизбалованные вниманием московских звезд, болгарские журналисты несказанно обрадовались. За скоренько накрытым столом, что соорудили гостеприимные хозяева, Феликс поведал им много историй из жизни «большого русского брата». Незадолго до приезда в Болгарию «Огонек» командировал его в станицу Вешенская на празднование «расчехления» статуи дважды Героя Социалистического Труда живого классика Михаила Шолохова. Работники «Бургасской правды» слушали раскрыв рты арию «варяжского» гостя. Шолохов, автор образцового творения соцреализма, считался культовой фигурой во всей зоне влияния СССР. Журналист, лично видевший Шолохова в 80-е, по ценности приравнивался к журналисту, лично видевшему Горького в 20-е.

– А не могли бы вы написать для нас статью о своей поездке к Шолохову? – пошли ва-банк разволновавшиеся провинциальные газетчики, столпившиеся вокруг московского счастливца.

– Статью? – гость как будто этого и ждал. – Конечно, могу, через пару часов принесу…

И Феликс отбыл в гостиницу.

Статья действительно была написана в номере отеля от руки, потом перепечатана в редакции на машинке с русским шрифтом. Для пущей важности Феликс упомянул имя Леонида Ильича Брежнева, естественно, в положительном контексте.

За свой труд автор получил от благодарной газеты 20 левов, кои и прогулял в портовом кафе вместе с Милой и приглашенной четой «Дятловых». Как оказалось, сразу после ужина «Дятловы» отправились на доклад к руководителю туристической группы, представлявшемуся группе артистом кукольного театра…

Невинное выступление в дружественной иностранной прессе получило неожиданный резонанс. Первым делом по возвращении в Москву журналиста вызвали для беседы в партийное бюро «Огонька». Надо заметить, что в те времена любая организация имела партийную ячейку внутри самой себя, и голос парторга часто звучал громче голоса разума. Парторг «Огонька», энергичная дама, которую Феликс по ассоциации с героиней песни Александра Галича мысленно называл «гражданкой Парамоновой», сурово начала:

– Ну что, дождались, товарищ Медведев?

– Чего дождался? – решил уточнить вызванный.

– Сами знаете, – отрезала «товарищ Парамонова». – Вы хоть понимаете, что натворили?

– А что я натворил? – искренне удивился Феликс.

– И вы меня спрашиваете?!. Дураком прикидываетесь?!. – возмутилась парторг, закипая от бешенства.

Неинформативно-вопросительный диалог перешел в запредельно-эмоциональный монолог, из которого Феликс узнал, что своим несанкционированным сотрудничеством с печатным органом иностранной державы он нанес колоссальный ущерб имиджу СССР, авторитету советских писателей и государственных деятелей, а также опозорил высокое звание работника печати. Когда дама утомилась, подключились деятели калибром помельче. Они долго упражнялись в предположениях относительно размытых нравственных принципов Феликса Медведева, идущих вразрез с моральным обликом строителя коммунизма.

Наконец партийцы выдохлись и посмотрели на «закоперщицу». «Товарищ Парамонова» не отрывала колючего взгляда от грешника, ожидая слов покаяния. Но никакого публичного аутодафе и посыпания неразумной головы пеплом не случилось. Феликс сидел, еле сдерживая ярость, и метал ответные «молнии». Обдумав создавшееся положение, он пришел к выводу, что своей статьей в болгарской газете он не только не нанес урона советскому строю, но и дал дополнительную рекламу Шолохову и Брежневу, за что имеет право рассчитывать как минимум на денежную премию. К тому же Феликс вспомнил, как поработал на реноме Леонида Ильича по заданию редакции, написав к 70-летию генсека статью с поэтическим названием «Наука жизни». Правда, выполняя волю Софронова, Феликс сочинил материал вместо писателя Вадима Кожевникова, автора популярного романа «Щит и меч». На даче в Переделкино Кожевников прочитал статью, под которой будет стоять его подпись, одобрил ее и передал журналисту самолично исписанный листок бумаги, на котором указал все свои регалии: и депутат Верховного Совета СССР, и член ЦК КПСС, и лауреат всяческих премий, и прочая, и прочая… Кстати, фанатичный собиратель автографов, Феликс до сих пор хранит этот листок-реликвию. Позже журналисту передали, что Леонид Ильич задумал четвертую книгу мемуаров, которую собирается назвать «Наука жизни». «Так я вообще молодец!» – окончательно решил Феликс, перебрав в памяти детали того двусмысленного мероприятия.