В разгаре был вечер, один из тех летних вечеров конца августа, которые не утратили еще присущего лету очарования, но в сумеречной холодности которых уже ощущается приближение осени. Глеб, студент третьекурсник, сидел у окна в купе скорого поезда, который через несколько минут должен был унести его в город К***, в котором, он знал, его уже заждались товарищи, институт, учеба... Кончились каникулы, прощай, лето!
Annotation
Последняя из рукописей, найденных на чердаке, но самая ранняя по датировке.
Тарасов Геннадий Владимирович
Тарасов Геннадий Владимирович
Дом Счастливого Камня
Дом Счастливого Камня
1.
В разгаре был вечер, один из тех летних вечеров конца августа, которые не утратили еще присущего лету очарования, но в сумеречной холодности которых уже ощущается приближение осени. Глеб, студент третьекурсник, сидел у окна в купе скорого поезда, который через несколько минут должен был унести его в город К***, в котором, он знал, его уже заждались товарищи, институт, учеба... Кончились каникулы, прощай, лето!
Сидя у окна, он с интересом наблюдал, как на перроне суетился, кричал, куда-то бежал разношерстный люд. Ему занятно было по виду людей угадывать, кто из них провожал, кто уезжал, а кто, наоборот, только что прибыл из неведомого далека. Занятие это развлекало его в некоторой степени, но, тем не менее, в душе его властвовала грусть. Ему жаль было прошедшего лета, которое хоть и не выделялось ничем особенным из ряда предыдущих, но было и не хуже других, и оно уже было, уже прошло, уже отправилось обычной тропой в страну воспоминаний. Но одной ногой лето оставалось еще здесь, еще воздействовало на чувства непосредственно и прямо, и заслоняло его, по мере сил, от тех забот, что ждали его в К***. И, конечно же, грустно было ему еще и от того, что снова приходилось оставлять одну дома его старенькую мать, единственного на всем белом свете родного ему человека.
Мать Глеба не провожала - так у них было заведено, прощаться дома. На этом настоял сам Глеб, потому что не мог выносить, когда плачет мать. Ее слезы жгли ему душу и, видя их, он просто не в состоянии был уехать. Но и дома Глеб хитрил, вел себя так, будто ему только что, невзначай, пришла мысль пойти прогуляться, и он скоро вернется обратно. Он вскакивал, хватал вещи, приготовленные заранее и оставленные в уголке у двери, наспех чмокал мать в щеку и мчался на вокзал, зная, что мать стоит у окна и машет ему в след рукой. Так было и в этот раз.
До отправления оставалось всего две минуты, а в купе кроме него находился еще лишь один пассажир. Это был молодой мужчина, достаточно странный, как показалось Глебу. Мужчина занял свое место раньше, и когда Глеб вошел в купе, он уже спал, привалившись спиной к стене и надвинув на глаза козырек белой полотняной кепки. Кепка казалась слишком маленькой и непонятно как держалась на его голове, из которой во все стороны торчали непокорные рыжие кудри. Бросились в глаза плотная, мощная фигура с короткой бычьей шеей и вдавленный в грудь солидный квадрат подбородка. Тяжелые сильные его руки были спокойно сложены на груди. Никаких его вещей в купе заметно не было, быть может, он убрал их под полку, по одежде тоже нельзя было предположить ничего о роде его занятий, а дурацкая кепка просто сбивала с толку. Мужчина ни разу не пошевелился, ни вздохнул, ни охнул, порой казалось, что он неживой вовсе, вроде манекена, так, дополнение к интерьеру. И вскоре Глеб привык к его присутствию, как привыкают к наличию в комнате шкафа, но изредка все же продолжал бросать на попутчика тревожные взгляды.
Наконец, где-то впереди тяжело и протяжно вздохнул тепловоз. Поезд дернулся раз, другой и словно в нерешительности стронулся с места. Обретая уверенность в себе по мере движения, продираясь сквозь железную паутину выходящих стрелок, он начал набирать скорость. Колеса завели свой нехитрый мотивчик.
Впереди Глеба ждала ночь пути, и он уже было решил, что провести ее ему придется в обществе рыжего в кепке попутчика, как клацнула защелкой и откатилась в сторону дверь. Глеб отвлекся от стремительного бега пейзажа за окном и оглянулся.
На пороге стояла девушка.
Одного взгляда Глебу было достаточно, чтобы увидеть, понять и почувствовать, как она хороша. И почему-то вдруг сразу тоскливо заныло его сердце. Отчего? Почему? Он не знал ответа.
– Здравствуйте!
– сказала девушка. И, окинув взглядом купе, сообщила: - Кажется, здесь мое место.
– Пожалуйста, пожалуйста!
– всколыхнулся Глеб.
– Позвольте, я вам помогу.
Девушка улыбнулась в ответ, что означало, что она согласна принять его помощь.
Глеб вскочил, зная, что навсегда запомнит этот лучистый взгляд и этот бархатный голос. Торопливо и несколько неловко он выбрался из-за стола, взял большой кожаный чемодан и, запрокинув голову, стал примеряться, выискивая для него место на третьей полке, но девушка его остановила.
– Нет, нет, - сказала она.
– Положите его, пожалуйста, вниз, под полку.
Глеб с готовностью поднял крышку дивана и убрал туда чемодан. Кожаное тело кофра заняло все свободное пространство, отведенное для багажа.
– Как вы с ним управляетесь?
– полюбопытствовал Глеб.
– С трудом, - вздохнув, ответила девушка.
– Спасибо вам.
Ее слова, словно капли, сорвавшиеся со свода чудесной пещеры, раздробились на тысячи осколков и отозвались в душе Глеба звоном тысячи колокольчиков. Его лицо полыхнуло жаром, он смущенно хмыкнул, зачем-то потер руки и вернулся на свое место у окна.
Девушка поставила на полку в угол цветной пакет, доверху набитый грушами и какими-то свертками, и присела к окну. Положила руки с сомкнутыми пальцами на стол.