Отец трясся в темном холодном тамбуре. Сизый дымок в этом холодном сумраке был похож на тугую перламутровую невесомую слизь, которая длинным хвостом тянулась от уголька к щели в двери. Стук колес был пронизывающим, но после дикого храпа глухого спутника, он был милее нежной музыки. В ушах еще стояли дикие звуки, ужаснее которых человеческий организм издавать не может. Было уже далеко за полночь, когда Отец решил устроить себе перекур. В тамбур вышло еще три мужика, которые словно за благодатью Всевышнего, сбежали из зоны повышенного риска перекурить. Стояли молча, глубоко затягивались и бросали в воздух фразы типа:

–Да…

Или:

–Крепко мы попали…

Затем, судорожно бросив окурки, скрылись в сумраке вагона.

Отец не торопился. Он ожидал Палыча, чтобы федерал забеспокоился и принялся разыскивать своего спутника. Палыча не было. Отец выкурил еще одну сигарету, постоял. Палыч не торопился пускаться на поиски. Отец выкурил еще сигарету. Замутило. Плюнув на терпение, Отец отворил дверь в вагон, где стоял невообразимый шум. Пассажиры бесновались. Не прекращающиеся крики тонули в могучем храпе. Отец протиснулся сквозь бушующую толпу алчущих расправы людей, и, мимоходом, заехал кулаком в бок бородачу, затем забрался на свою койку, бросив мимолетный взгляд на Палыча. Федеральный агент пристально смотрел на Отца, но не сделал и попытки разузнать, почему подопечный так долго курил. Он даже не привстал на локте, будто был совершенно уверен, что Отец не сбежит.

Рано радуешься, подумал про себя Отец, и на нашей улице разольют бочку с пивом. Бородач соскочил со своего насеста. До него дошел смысл общего негодования и возмущения. Он слез на нижнюю полку и присел на край разложенной постели милой старушки, которая подобрала под себя ноги и со страхом смотрела на нарушителя общественного спокойствия. Несколько мужиков грозно потряхивали огромными кулаками перед носом немого, жестами объясняли, что если бородач еще раз вздумает заснуть, ему выколют глаза, разорвут пасть на британский флаг, а то, что останется от него после расправы, выкинут из вагона на полном ходу.

Отец протиснулся в свой закуточек, скинул ботинки и залез на верхнюю полку. Толпа шумела. Бородач озадаченно крутил головой и осматривал всех потрясающих кулаками, ни слова не понимая, о чем они толкуют. Он жестами старался успокоить общественное, как туалет, мнение, старался доказать свою искренность, имитируя вечное бодрствование на страже спокойного сна своих попутчиков. Понемногу толпа, так и не воплотив в жизнь своих суровых угроз, разлеглась по своим полкам.

–Курить вредно.– Прошипел Палыч, когда в вагоне стихло.

–Врать тоже.– Не замедлил с ответом Отец.

–И не думал…– Постарался уверить Отца Палыч.

–Ты в Москве от меня отстанешь?– С надеждой в голосе спросил Отец.

–Конечно!!!– Утвердил Палыч.

–Просто возьмешь, и уйдешь?

–Ага.– Кивнул головой Палыч, и, казалось, Отец услышал, как хрустит у того под головой подушка.

–Куда ты поедешь из Москвы?– Спросил Отец.

–Меня на Казанском Вокзале мои люди заберут. Назад. Куда же еще?– Прошипел Палыч.

–И за мной слежки не будет?– Недоверчиво спросил Отец.

–В Москве? Нет! Будь уверен. В Москве за тобой никто следить не будет…– Сказал Палыч, но в голосе слышалось, что тот что-то хочет добавить.

–Продолжай.– Попросил шепотом Отец.

–Доедешь до Москвы, а там иди-ступай, куда глаза смотрят. Все. Рассказывать больше нечего.

–Ох, и сладко стелешь, шельмец. Не верю я тебе что-то.– Проворчал Отец.

–Никто не заставляет.

–Слушай, Палыч, ты же должен знать от чего меня спасаешь? В… ну, у тебя же там про меня все знают. Что мне грозит?– Спросил Отец. Ему вдруг показалось, что Палыч знает, что Отца, к примеру, убьют в дороге, и его направили для того, чтобы предотвратить убийство.

Словно читая мысли, Палыч проворчал:

–Не бойся, никто тебя убивать не станет. Просто, считай меня bodyguard. Я здесь чтобы ты доехал до Москвы, вот и все. Никаких подводных течений и никакого подвоха. Правда. Я не вру.– Сказал Палыч.– Понимаешь, об этом времени мало сохранилось информации, типа: кто едет в этом поезде, кто куда направляется, ну, и все такое… Просто, чтобы нам спалось спокойно, если с тобой ничего не случится.

–Так вы меня будете всю жизнь за мной следить?– Заволновался Отец.

–Я же тебе сказал: доедем до Москвы, а там делай что хочешь. Меня это не касается.

–Тогда почему нужно меня охранять именно в поезде? Может, меня на Казанском вокзале уведут скинхэды и разрежут на куски в ближайшем подъезде? Почему поезд?

–Я почем знаю? Мне сказали тебя проводить до Москвы. Дальше не мое дело. Потом я поеду на Меркурианские бани отдыхать, а про тебя забуду.– Сказал Палыч, а потом, подумав, добавил,– Или постараюсь быстрее забыть.

Ясно, думал Отец, этот тертый калач ничего не скажет. Он все знает, только не обмолвится, это всем понятно. Только зачем поезд? По его словам, если я после Москвы вернусь к себе в общагу, то смогу начать жизнь заново. Свежо питание, да отходит с трудом. Нет ему веры. Ему нужно, чтобы я доехал до Москвы, это значит, что там он передаст меня своему коллеге, другому агенту, который и будет меня караулить, а, быть может, и аннигилирует. Нужно от Палыча избавиться. Каким образом? Пока не ясно. Треснуть его по затылку дубиной, а потом спустить в унитаз в клозете? И сделать это лучше, чтоб никто не увидал злодеяния. Глупость. Нужно подумать. Придется прибегнуть к хитрости, хотя федерал на глупого не похож. Провести его на мякине не получится. Нужно что-то изобрести. До Москвы еще много времени. Отец нагнулся в проход и посмотрел на руку сухого хлюпика– молодого мужа, спящего со своей страшной молодой супругой как раз напротив Отца, на нижней полке. Рука, утомленная лаской и объятиями, выпала из-под простыни. На часах было около четырех утра, а Отец еще толком не спал. Нужно лечь, не то сил думать не будет. Нужно себя заставить.