— Я всегда знал что ваши дуэли с д'Артаньяном закончатся чем-то подобным, необычным. Я готов, мессиры!

Арамис присоединился к ним, не задав ни единого вопроса.

В середине ночи они вышли из небольшого особняка Рошфора в сопровождении Гримо и слуги графа. Стояла кромешная тьма, и никто не смог бы полюбоваться невероятным зрелищем: семеро мужчин во всем черном и в нахлобученных по самые брови беретах, из-под которых выглядывали карнавальные маски, изображающие чудищ, гуськом шествовали по узким переулочкам Парижа.

Особняк де Фаржи стоял в небольшом густом парке. Рошфор, бывавший здесь лишь пару раз, ночью ориентировался плохо и послал вперед слугу.

Родители фрейлины, барон и баронесса де Фаржи, на лето уезжали в свой замок на Луаре, благодаря чему и стал возможным домашний арест мадемуазель.

Вскоре слуга вывел их к дому. В темноте белела широкая полукруглая мраморная лестница, ведущая на террасу.

Они долго всматривались в подходящие к самому дому кусты роз. Наконец, привыкнув к темноте, различили часового. Тот стоял у огромной вазы с распустившимися цветами, надежно скрытый в ее тени.

Рошфор двинулся к террасе. Атос придержал его за плечо, отрицательно покачал головой и указал на Гримо. Рошфор принялся яростно тыкать пальцем себя в грудь, пытаясь объяснить, что именно ему надлежит сделать первый шаг, но Атос был неумолим. Придерживая одной рукой Рошфора, он сделал другой знак Гримо. Тот сразу понял хозяина и мгновенно исчез в кустах, обходя лестницу сбоку.

Все замерли в ожидании. Тянулись секунды, однако казалось, что прошло бесконечно много времени. Вдруг темная фигура часового исчезла. Д'Артаньян успел только заметить, как нелепо взмахнул тот руками.

Стоящий рядом Портос крякнул и едва слышно прошептал:

— Надо было мне…

Но в доме было все так же темно, спокойно, сонно. Ничто не указывало на то, что часовой связан и рот его заткнут.

Атос подал знак, и компания, пригнувшись, побежала к лестнице, ведущей на террасу.

По пути на второй этаж они встретили еще одного часового. Он сидел в кресле, надвинув шляпу на глаза и закутавшись в плащ. Бедняга успел только поднять голову, как тут же могучие руки Портоса обхватили его, широкая ладонь надежно зажала рот, а Гримо ловко и умело связал его. Часовой только таращился на чудовищные маски, навалившиеся на него из мрака ночи, и мычал. Портос легонько стукнул его по затылку. И часовой обмяк, потеряв сознание.

Третий часовой стоял у двери спальни, где, скорее всего, и находилась мадемуазель. Он заметил нападающих и чуть было не поднял тревогу. Но Арамис успел приставить к его горлу кинжал и приложил палец к губам:

— Т-сс!

Часовой оказался понятливым, согласно кивнув, он дал себя спеленать и заткнуть рот.

Рошфор вошел в комнату и остолбенел от неожиданности: рядом с кроватью, на которой спала мадемуазель Фаржи, сидела в кресле монахиня гвардейского роста. Увидев мужчину в маске, она вскочила, но разглядев в полумраке комнаты, освещаемой лишь крохотной масляной лампой, чудовищного урода, потеряла дар речи. Портос успел подскочить и зажать ей рот своей дланью. Гримо, уже показавший свое мастерство, успешно справился и на этот раз.

Фаржи проснулась и в ужасе смотрела на монстров, окруживших ее кровать. Наконец, Рошфор догадался и приподнял свою маску, показывая лицо.

Мадемуазель ахнула и всхлипывая зашептала:

— Я знала… я надеялась… Ты не бросил меня… Боже, о Боже…

Рошфор приложил палец к губам, и Фаржи испуганно умолкла. Портос бесцеремонно взвалил ее на плечи и вслед за Атосом покинул спальню.

Еще через сорок минут спасители, никем не замеченные, вернулись в дом Рошфора.

Глава 11

На следующий день, когда д'Артаньян явился в Лувр, его поразила удивительная тишина во внутренних покоях, обычно наполненных щебетанием придворных дам, звонкими шагами кавалеров в туфлях на высоких каблуках, топотом гвардейцев и швейцарцев и утренней перебранкой двух любимых попугаев королевы, которых она привезла из Испании и очень ими дорожила.

Пройдя по анфиладе залов и комнат от королевской половины до половины Анны, лейтенант встретил одну из фрейлин королевы, мадемуазель де Санлис, и с самым невинным видом спросил ее:

— Отчего во дворце такая торжественная тишина, мадемуазель?

— Это скорее печальная тишина, нежели торжественная, лейтенант.

— Да? Разве что-нибудь случилось? — изобразил недоумение мушкетер.

— Неужели вы не знаете, лейтенант?

— Дежурил другой взвод, мадемуазель, и я, с вашего разрешения, позволил себе…

— Ах, шалунишка, — погрозила ему пальчиком де Санлис. — Кто же ваша жертва на сей раз?

— Мадемуазель, я не успел договорить. Я позволил себе воздать должное Бахусу.