В начале 1790 г. уже после возвращения своего из Финляндии, когда Павел был серьезно болен и думал о смерти, он, в виду всеобщих нападок на Нелидову, которую считали его любовницей, написал императрице трогательное письмо в ее защиту, прося мать не оставить ее своим вниманием в случае его смерти.

«Мне надлежит, писал он между прочим, совершить пред вами, государыня, торжественный акт, как пред царицею моею и матерью, — акт, предписываемый мне моею совестью пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между m-lle Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред ним с совестью, свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать этого ценою своей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог» [37] .

Великий Князь Павел Петрович (1780-е годы)

С миниатюры, принадлежащей Его Императорскому Высочеству Вел. Кн. Николаю Михайловичу.

Уже энергический, отчаянный, если можно так выразиться, тон этого письма ясно указывает, как много накипело горечи и негодования в душе Павла, когда он увидел, что клевета стремилась загрязнить репутацию существа, которое он считал самым дорогим для себя на свете; но, вместе с тем, существование этой клеветы, пустившей глубокие корни в обществе, не только не сделало его более осторожным, а, напротив, заставило его удвоить, утроить публичные знаки уважения к девушке, напрасно оклеветанной и униженной, по его мнению, из-за него и терпевшей все ради него же. Нелидова не скрывала своего желания удалиться от двора, где ее положение становилось невыносимым вследствие натянутых отношений к ней Марии Феодоровны и ее наперсницы, г-жи Бенкендорф. Мария Феодоровна не вникала, да и не хотела вникать в смысл дружбы Павла и Нелидовой: уверенная в платоническом ее характере, она все-таки, с женской точки зрения, возмущалась близостью отношений своего супруга к своей фрейлине, как бы чувствуя себя лишней в их продолжительных беседах, в их нескрываемом духовном единении: тяжело было ей думать, что душа великого князя как бы принадлежит другой женщине. Естественно, она стала стремиться к удалению Нелидовой от двора и вооружать против нее окружающих, вполне искренно приписывая ей самые дурные намерения.

«До меня дошли слухи, — пишет Ржевская-Алымова, — о частых размолвках, происходивших в домашней жизни великокняжеской четы: Причиною этого была г-жа Нелидова, овладевшая умом великого князя… Живя вдалеке от двора, я не хотела верить этим сплетням. Мой заклятый враг, г-жа Бенкендорф (у которой я не бывала и которая не ездила ко мне), подтверждала мне верность всего слышанного мною. Она явилась ко мне с поручением передать мне обо всем, завербовать меня в приверженицы великой княгини и заставить противодействовать ее врагам. Я неспособна была к интригам и со свойственною мне прямотой искренно пожалела о великой княгине, обещая быть ей преданнее, чем когда-либо. Любя великого князя, я сначала не хотела мешаться в это дело. Однако я поговорила откровенно с г-жей Нелидовой, высказав ей свой образ мыслей. Она нисколько не рассердилась на меня, а великий князь, с которым я встречалась лишь в обществе, продолжал оказывать мне величайшее внимание» [38] .

Цесаревич не остался, однако, равнодушен к действиям г-жи Бенкендорф и других лиц, сочувствовавших Марии Феодоровне, как, например, Лафермьера, и удалил их от двора. Влияние Нелидовой на Павла сделалось тогда общепризнанным фактом, и Мария Феодоровна, как передают современники, жаловалась тогда на свое несчастье императрице. Говорят, что Екатерина вместо ответа подвела Марию Феодоровну к зеркалу и сказала: «посмотри какая ты красавица, а соперница твоя petit monstre; перестань кручиниться и будь уверена в своих прелестях» [39] . Много лет спустя Нелидова сознавалась Марии Феодоровне, что императрица выразила ей даже свое желание, чтобы она оставалась при великокняжеском дворце [40] . Этому признанию Нелидовой можно вполне дать веру, так как в преданности себе Нелидовой императрица не сомневалась, а раздор между Павлом Петровичем и его супругою мог быть ей только приятен: уже в это время думала она о назначении Александра Павловича своим преемником и об отрешении отца его от престолонаследия, и содействие Марии Феодоровны для этой цели представлялось ей необходимым [41] . Князь Ф. Н. Голицын, близко знавший придворные интриги того времени, утверждает даже, что Екатерина, будто бы, сама заботилась поселить охлаждение между сыном и невесткой и орудием для этого избрала барона Сакена, который уверил великого князя, что посредством Марии Феодоровны им управляет г-жа Бенкендорф и Лафермьер, и таким образом нанес страшный удар его самолюбию [42] . Как бы то ни было, но жалоба Марии Феодоровны императрице не имела реальных последствий, и Нелидова оставлена была при Павле, а Мария Феодоровна оказалась в высшей степени тяжелом и трудном положении. «Фрейлина Нелидова, — говорит Ф. Н. Голицын, — вела себя похвально и не причиняла неприятностей великой княгине, но тем не менее ее высочество, лишась искренности и любви своего супруга, принуждена была вести себя совсем не по-прежнему и в обращении и в речах быть скромнее и осторожнее. Здесь можно беспристрастно сказать в похвалу сей августейшей особе, что нельзя более употреблять терпения и снисхождения, как она употребляла» [43] .

Душевное настроение великой княгини Марии Феодоровны. — Партии, образовавшиеся при великокняжеском дворе, — С. И. Плещеев. — Значение личности Нелидовой для Павла Петровича. — Стремление Нелидовой удалиться от двора. — Переписка ее с Куракиным. — Удаление Нелидовой в Смольный монастырь. — Новое положение ее при великокняжеском дворе и его значение.

При всей сдержанности Марии Феодоровны, душевное настроение ее в это время, вследствие положения, занятого при дворе Нелидовой, было ужасное, и скорбь свою она изливала в письмах своих к старому, испытанному другу Павла, Сергею Ивановичу Плещееву, масону, руководившему религиозным чтением цесаревича.

«С маленькой (la petite, как презрительно называла она Нелидову) мы держимся весьма прилично, но, признаюсь, с того времени, как мы сошлись с нею таким образом, с нею обращаются свободнее, ласкают ее более и даже перед публикою. Demoiselle чрезвычайно фальшива: это проявляется во всем, что она рассказывает; но все это не смущает меня; я буду следовать своему пути в убеждении, что он угоден Богу». В начале 1792 года, великая княгиня, находившаяся в то время в ожидании родов, писала Плещееву: «Вы будете смеяться над моею мыслью, но мне кажется, что при каждых моих родах Нелидова, зная, как они бывают у меня трудны и что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается вслед затем второй m-me де-Ментенон. Поэтому, друг мой, приготовьтесь почтительно целовать у ней руку и особенно займитесь вашей физиономией; чтобы она не нашла в этом почтении насмешки или злобы. Я думаю, что вы будете смеяться над моим предсказанием, которое, впрочем, вовсе не так глупо» [44] .

С другой стороны, лица, составлявшие великокняжеский двор, отчасти недовольные преобладавшим влиянием г-жи Бенкендорф, отчасти в угоду великому князю и в надежде, в свою очередь, достигнуть каких-либо личных выгод, или прямо стали поклоняться новому светилу, или, по меньшей мере, сторонились Марии Феодоровны. Так, ближайший друг и советник Павла, князь Александр Борисович Куракин, имевший позволение от императрицы приезжать лишь по временам из саратовского имения своего Надеждино, куда он был выслан на жительство, — писал цесаревичу из деревенского своего уединения; «Я всегда разумел вас, как следует, мой дорогой повелитель (mon cher maitre), всегда ценил значение и свойство того чувства, которое привлекает вас к вашей приятельнице; знаю, как много своим характером и прелестью ума своего содействует она вашему благополучию, и поэтому желаю искренно, чтобы ваша дружба и доверенность к ней продолжались. Пчела, собирая мёд для улья своего, не садится на один только цветок, но всегда ищет цветка, в котором меду более. Так поступают пчелы. Не также ли должны действовать и существа, одаренные разумением, чувствительностью, с истинным достоинством способные направлять свои желания и поступки к лучшему и к тому, что их удовлетворяет и наиболее им приличествует?» [45] .

Лица, приближенные к Павлу, думали только выиграть в своем значении от соперничества между Нелидовой и Марией Феодоровной: именно в это время выросло могущественное влияние на Павла его камердинера и брадобрея, Ивана Павловича Кутайсова, которого звали еще тогда просто Иваном: он ловко пользовался минутами, когда оставался глаз-на-глаз с своим господином; вкрадывался постепенно к нему в доверие и, помогая сначала влиянию Нелидовой, вслед затем, за ее спиной, сам сделался всемогущим фаворитом, вовсе отстранив от Павла и Нелидову, и Марию Феодоровну. Даже медики, состоявшие при великокняжеском дворе, разделились на партии: одного из них, Фрейганга, поддерживала Нелидова, другого, Бека, — Мария Феодоровна; из них Фрейганг, по свидетельству Растопчина, заботясь о физическом здоровье Павла Петровича, простирал свои заботы и на нравственное его существо, одинаково отравляя то и другое. Главною поддержкою Нелидовой при дворе являлся, однако, любимец Павла, полковник Вадковский, — тот самый Вадковский, который сопровождал Павла в Финляндском походе. Из новых лиц, находившихся при дворе Павла, потерпел за свое участие к положению Марии Феодоровны граф Н. П. Панин, если верить его собственному рассказу о том [46] , тогда как секретарь Марии Феодоровны, Николаи, держался в стороне от обеих партий, стараясь только о том, чтобы не навлечь на себя гнева ни Павла, ни его супруги.