шестилетней девочке!

– Кто пукнул оружием: "страдалица", редактор?

– Редактор. Попутно мысль родилась: "дети во всём мире должны быть сыты", а если не так - детей не следует выпускать в мир. И почему один голодный ребёнок смотрит в чужой жующий рот, ждёт и надеется на милость жрущего, а другой немедля поднимает крик и требует питание? Животный рефлекс? И если не получает требуемое - немедля начинает действовать? Почему молчишь о том, что лезла к столу с твёрдым намерением схватить что-нибудь и убежать? Ври напарнику моему - авось, поверит, но со мной - не надо! А, понимаю: твой персональный голод был нестерпимее голода всех детей города? Знаю, на себе испытал: свой голод страшнее чужого.

– Слёзы о прошлых картофельных очистках следует понимать так: у немецких офицеров иных дел, как только отслеживать процесс чистки картошки подчинёнными не было? К чёрту военные действия и всё, что творится на востоке, главное - хорошо очищенный картофель! Работу по очистке картофеля враг-мужчина, что естественно, поручил бы захваченной женщине с выплатой награды за труд: и тогда немецкая мораль не позволяла оставлять работу без вознаграждения. Или у врагов картошку чистили офицеры и потому проиграли войну? Командирам Вермахта следовало заниматься прямым делом, а не следить, как картофельные очистки попадут в желудки аборигенов!

– Не согласуются установка на максимальное уничтожение аборигенов с проявлением заботы о засорении желудков картофельными очистками?

– Это и была часть дьявольского плана по уничтожению коренного населения: уморить голодом! А картофельные очистки как-то могли продлить жизнь оккупированных "совецких" людей.

– Учтены и помянуты умершие от голода жители блокадного "ленинграда", а сколько умерло народу от голода на оккупированной территории - данные не приводятся. Или у них нет права быть учтёнными, как и блокадники?

– Нет. Обложенные врагом жители Ленинграда продолжали оставаться "стойкими совецкими гражданами", а оккупированные звание "совецкие" теряли автоматически. Если об умерших в блокаду жителей до сего времени призывают печалиться - оккупированных и умерших от голода не поминают.

– Вывод?

– Массовых голодных смертей оккупированных не было, но кто не позволял умирать - привычное умолчание.

– "Чуть не застрелили..." - хотели застрелить - застрелили, кому спрашивать с солдат за смерть девочки из аборигенов? Убитой больше, меньше - что с того? Время-то военное...

Непонятно: отчего враги не воспользовались извечным "правом захватчика" и позволили домовладельцам жить рядом?

"Холод сытого не берёт" - и адресуем вопрос газетной героине:

– Как выжила, чем питалась два оккупационных года? Ни два дня и не две недели, а два года! Огородом при доме? Но огород нужно чем-то засеять и дождаться урожая. Какие пищевые калории в огородной траве? Трава - она и есть трава, травою сыт не будешь... Вегетарианка? Как, где и чем добывала пропитание?

– Мерзкий, нехороший, "провокационный" вопрос, но и ответы не лучше:

– "Не помню, не знаю..." с отводом глаз в сторону и молчанием, и только отчаянные храбрецы (атеисты, не иначе) отвечали:

– "Святым духом" - мать стирала солдатское бельё и получала за труд прокорм.

И мыло, проклятое мыло, без которого борьба с вошью превращалась в пустое занятие, чья вошь, немецкая, или русская, беспокоит и отравляет существование - как выяснить? Национальная принадлежность вшей никого не трогала, оставалась суть "вшивая": насекомые кусались, и паразитов следовало убивать без учёта "национальности".

И оккупированные женщины шли на стирку вражеского белья с тайной, понятной, святой и праведной мыслью:

– Что-то из немецкого мыла и себе сэкономлю...
– тарифов и расценок за стирку не существовало, но за всякий труд у немцев принято платить и до сего времени.

Вот матушка и была поставлена перед выбором: "дедовы охоты на ворон, или стирать бельё оккупантам"? Всё "интервью" - не более, чем желание выложить и такие воспоминания...

– Стирка вражеского солдатского белья приравнивалась к

измене родине"?

– Полностью. Получать с врагов плату за труд худший вид коллаборационизма. Военный оставался немцем, всякий труд оплачивал, с немцем никогда и ни у кого халява не проходила, и впредь никакой вид паразитизма немец не потерпит, такой народ. Бывало, грабили, не без этого, но в массе были христианами и чтили новозаветную заповедь: "труждающийся достоин пропитания".

– Отсталый народ, не мешало направить к нашим "христианам"-работодателям, те бы выбили христианскую дурь "труждающийся достоин пропитания".