Тогда они достали из сундука (хуаниткина, не своего) широкий белоснежный плат, который испанки накидывают на себя в день св. Агнессы.[10]

— Ну что, дон Алонсо, теперь у тебя есть все шансы затмить солнышко. Avanti, amico!

Amico не заставил себя ждать. Закусив каждый свой конец, Эдмондо и Алонсо принуждены были вести бой в условиях, не предусмотренных Карансой — но Промысл Божий неисповедим, и прежде чем шпаги были пущены в ход, Эдмондо остался без покрывала и без трех зубов в придачу. Это было сверх всякой меры: вдобавок ко всем тридцати трем несчастьям еще и беззубый…

— Говенная Мадонна! — И махая шпагой, как пьяный печник кочергой, он ринулся на обомлевшего от такого богохульства Алонсо. Но когда последний уже изготовился «из положения ан-гард поразить противника в пах» (наконец-то этот случай представился), он услышал вдруг свое имя, громко произнесенное. Алонсо обернулся и увидел хустисию, устремляющегося к нему….. В это самое время его сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча.

Покойник под номером два

Хустисия был прав, когда непочтительно перебив свою же почтительность, состоявшую в пустом поддакивании его светлости, вдруг вскричал, хватаясь за голову: «Ваша светлость, дон Хуан, что вы наделали!» Он был сто раз прав, понимая, что бывает, когда один кабальеро приходит арестовать другого кабальеро, пускай даже и именем короля.

— Ах вот вы про что, — сказал дон Хуан, не вполне уразумевший, в чем же он дал маху. — Эдмондо такой же фехтовальщик, как я флейтист. С ним любой справится, а Алонсо как-никак с севера.

— С севера… — очевидно, сами по себе стороны света мало что значили для хустисии — он только поморщился.

— А нет, так пошлю отряд.

— А человеческая жизнь!

— Это вы серьезно, хустисия?

— Куда уж серьезней. Убей он Алонсо, Алонсо так и унесет в могилу тайну куска пергамента.

— Ах вот вы про что, — сказал коррехидор.

— Ваша светлость, мешкать нельзя! Бегу… бегу… промедление смерти подобно.

— Эй!.. Вы хоть знаете, куда? — Коррехидор перегнулся через перила. — К одной хуанитке. Ее адрес…

— Все знаю…

Когда черная карета с золотой хустисией несется по булыжной мостовой Толедо и кто-то, вися на подножке, в свою дудку дудит протяжно, люди сразу понимают: случилось что-то посерьезней, чем пропажа котяры.[11] Либо убит дворянин, либо ведьму замуж выдают и добрые люди известили об этом кого следует. Ну, и потом смотря какой котяра, котяра с сотней дукатов когда убегает — альгуасил тут как тут, по закону сохранения материи. При этом учтем, что рядовой корчете, завидя экипаж своего начальника, уже бежит следом за ним, позабыв обо всем на свете (как это было с отцом). Так что по дороге хустисия обрастал множеством людей. К месту происшествия он неизменно прибывал в сопровождении целого отряда приставов, не говоря уж о толпе зевак. Однако мы видели, чем обернулось для Алонсо вмешательство дона Педро, который желал ему добра, как говорится.

— Рррр-раздави меня малага! — взревел альгуасил, словно шпага Эдмондо, нанизав на себя Алонсо, вонзилась и в него. Он склонился над поверженным кабальеро, чей противник поспешил спрыгнуть со второго этажа. В прыжке он сломал себе то, что никак не могло помешать ему скрыться: шпагу. Отвергнутый сын, оскандалившийся любовник, преданный друг (от слова «предательство», а не «преданность»), дворянин без шпаги — да еще лишившийся передних зубов, Эдмондо пустился наутек с проворством, которого ему так не доставало во время боя. Не преследуемый никем, он скрылся — чтоб не сказать «в неизвестном направлении», выразимся определеннее: в неизвестном месте.

— Дон Алонсо… дон Алонсо… — взывал альгуасил к чуду.

— Это вы, матушка? — отвечал тот, ибо чудо совершилось: острие рапиры натолкнулось на ладанку из гладкого золота и, пройдя вдоль ребра, вышло наружу на расстоянии двух пальцев. Выходило, что Алонсо лишился чувств более от… избытка оных — выразимся так, чтобы не ставить под сомнение его мужество — нежели от полученной раны. Очнувшись, он несколько времени не мог опомниться и не понимал, что с ним сделалось. Первая мысль была: он на небесах, дона Мария Антония встречает его.

Альгуасил ахнул, радость изобразилась на его лице.

— Опомнился! Опомнился! — повторял он. — Слава тебе, Владыко! Ну, мамочка, напугал ты меня! Легко ли…

— Где я? Кто здесь? — проговорил Алонсо с усилием, хотя уже вспомнил свой поединок и догадался, что был ранен.

Вместо ответа хустисия поднес к глазам раненого обрывок загадочного текста — он же фантик от ознании.

— Вы узнаете это? Не отпирайтесь. Я прямо от великого толедана. Его светлость поручил мне узнать у вас: где вы купили хомнташ? У кого? Дон Алонсо…