Это нелепое предложение весьма удивило графа, однако, рассудив, что отказ слишком обидит Хуану и лучше просто оттянуть дело, он ответил:

— Сударыня, я не в силах выразить, как признателен вам за доброту; однако я никогда не был неблагодарным и потому, чтобы стать достойным вас, начну с рассказа о своей судьбе.

Некая молодая вдова, весьма богатая и достойная, прониклась ко мне горячим дружеским чувством, часто принимала в своем доме и предложила мне жениться на ней. Я был несказанно рад такой партии; мой отец также обрадовался; вскоре подписали брачный контракт. Наконец наступил день нашего бракосочетания; я поехал за нею вместе со всей моей семьей, и свадьбу сыграли в загородном имении близ Антверпена. Но не прошло и недели, как явился ее первый муж, которого уже десять лет считали погибшим. Моя — а вернее, его жена, сделала вид, что не узнает его. Скандал был столь громок, а моя обида — столь велика, что я оставил отца заниматься процессом, а сам отправился в Сантьяго вместе с братом. Умоляю вас, сударыня, — продолжал он, — позвольте мне дождаться, чтобы дело уладилось, прежде чем ехать в Мексику.

— Так будет правильно, — весьма взволнованно отвечала донья Хуана, — успех этого дела беспокоит меня, и уверяю вас, знай я, что вы женаты, — вовремя задушила бы мое нежное чувство к вам; ведь раз вы любили эту женщину, то всегда будете сожалеть о ней!

— Ах, сударыня! Рядом с вами я легко утешусь, — сказал граф, целуя ее руку, — но, сами видите, сначала нужно расторгнуть мой брак.

Милая старушка с ним согласилась, хотя и зашла уже так далеко в своей нежности, что ее не смутила бы и полигамия.

Дон Габриэль ожидал своего кузена в крайней тревоге: он все еще боялся, как бы, по несчастному стечению обстоятельств, донья Хуана не выгнала их, если б заговор раскрыли. Однако он успокоился, услышав, как граф мечтательно и потихоньку, чтоб его не услышали, мурлычет куплет, сочиненный им про донью Хуану:

— Я уже стал волноваться, — крикнул ему Понсе де Леон, — но вы так веселы, что, кажется, опасения были напрасны.

— И в самом деле, — отвечал граф, — мне есть чему радоваться, и вы с этим согласитесь, узнав, что я приглашаю вас на мою свадьбу.

— На вашу свадьбу? — перебил его крайне встревоженный Понсе де Леон. — Как, с Исидорой?!

— Нет, — с улыбкой возразил граф, — у меня не столь дурной вкус, чтобы избрать молодую и красивую девицу; итак, сообщаю вам, что мое бракосочетание состоится в Мексике, в великом городе Лима, с любезнейшей и очаровательнейшей доньей Хуаной.

— Давно ли у вас это сумасбродство? — спросил дон Габриэль.

— Никакого сумасбродства, — ответил граф, — все весьма серьезно; правда, нашему браку препятствует одно обстоятельство: у меня, видите ли, есть жена в Брюсселе.

Понсе де Леон от души расхохотался, не мог сдержать смеха и сам граф. Затем, отставив шутки, он рассказал обо всем кузену, и дон Габриэль признался ему, что немало опасается исхода этой интриги.

Было уже так поздно, что Понсе де Леон и граф де Агиляр не захотели расходиться по своим спальням, а улеглись вместе. Граф еще не спал, когда дверь вдруг тихонько отворилась. Немало удивленный, тем более что обычно он не оставлял ключ в двери, он изумился еще сильнее, когда в комнату вошли мужчина и женщина. Он толкнул кузена и, приложив палец к губам, сделал ему знак смотреть внимательно. Луна светила так ярко, что было видно все происходящее в комнате.

Сначала они решили, что это донья Хуана невидимкой прокралась к графу; однако зачем тогда было приводить с собой мужчину, да к тому же стоять в углу? Дон Габриэль, вспомнив, как однажды Исидора удостоила его ласковым взглядом, льстил себя надеждой, что это она, раскаявшись в своем безразличии, пришла поговорить с ним. Однако для такой разумной особы, как Исидора, было бы слишком странно явиться в столь поздний час, да к тому же и в комнату графа. Тут дон Габриэль испугался, подумав — а не к его ли кузену, в самом деле, шла Исидора, ведь она всегда была так с ним любезна.

Вот какие мысли занимали их, когда дама вдруг произнесла вполголоса:

— А ведь я очень робею вашей тетушки, дон Луис! Как-то посмотрит она на меня, после всего, на что я ради вас решилась?

— Ничего не опасайтесь, прекрасная Люсиль, — отвечал ей дон Луис, — донья Хуана весьма учтива, а мои сестры готовы на все, чтобы вам угодить. Однако будить их еще рано, потому я и привел вас в мою спальню, чтобы вы провели здесь остаток ночи, а я пока приму меры, дабы никто не узнал, что мы здесь.

— В самом деле, — сказала она, — гневу моих родных не будет предела, а полученное мною богатое наследство придало мне в их глазах больше важности, чем прежде. Увы, дон Луис! Как же нам заставить их смягчиться?

— Я буду любить вас больше всего на свете, дорогая Люсиль, — отвечал он, — и я надеюсь, они поймут, что лишь непобедимая страсть заставила меня вас похитить; но ведь, в конце концов, род мой достаточно благороден… — Он не успел закончить фразу, так как граф, уже четверть часа сдерживавший одолевавший его кашель, наконец не выдержал. От этого звука напуганная Люсиль бросилась бы вон из комнаты, если бы дон Луис, входя, не озаботился запереть дверь. Он быстро подошел к кровати и немало удивился, найдя на стульях одежду, которую, уезжая, оставил в гардеробе. Он не мог понять, кто осмелился на такое — взять и надеть все это, а было ясно, что это тот самый, кто только что кашлянул в его кровати.