– Подойдите-подойдите, - поддерживает второй дракон - тот, что решил совместить встречу с купанием хвоста.
– И волноваться так не стоит. Обещаю, что по итогам разговора никто никого не съест.

– И даже не надкусит?

Черт! Да кто ж меня за язык дергает?

Купальщик щурится в мою сторону.

– А в ваших землях принято кусать родственников?

У нас много чего принято... даже среди родственников... интересно, что бы он сказал, если б почитал новости. Внучка сжила со свету бабушку из-за квартиры, сын кинул в мать гантелей, чтобы не мешала играть на компьютере.

Отец сдал сына в детдом, чтобы не сердилась вторая

– богатая -

жена...

Я не хотел этого думать. Рррродственники...

Виски ломит все сильней. Аллергия на чересчур энергичных родичей? Но я делаю шаг вперед - вслед за Славкой. И еще шаг.

Золотые глаза дракона мерцают навстречу...

Третий дракон поворачивает к нам голову, отрываясь от созерцания снежников.

– Не надо колебать пламя, - чуть раздраженно говорит он.
– Мы же обещали, что не причиним вреда. Позвольте, я помогу вам успокоиться!

Нет!

– Подожди, Урху! Не...

Поздно.

Боль взорвалась в висках, разламывая пещеру, снежники, серебристые силуэты... все это рассыпалось звенящими осколками, тающими... ломкими...

Как тут холодно... Да что в этой больнице, совсем не топят? Даже я замерз...

– Всех не спасешь, -

через холодную вечность

доносится голос врача.

– Да, немного раньше бы...

– Сыну ее что скажем? Он тут.

– Что тут скажешь...

Мне уже ничего не надо говорить. Мир чернеет и опрокидывается. Мама, мама...

Труди... Ну что ты, Труди, не сердись, он не мой... да он на меня даже не похож. Ну не ревнуй, тигреночек, конечно, не будет... да есть у нас приюты...

Слушай ты, домашний неженка!

Тут тебе не мамашино крылышко! И ты тут нафиг никому не нужен! Так что или затыкаешься и делаешь то, что тебе говорят, или от твоей симпатичной мордашки остается одно воспоминание, уяснил?

– Тетя Лида...
– эта надежда была последней, и я очень старался, - просто послушайте. Я не буду вам мешать. Буду сам зарабатывать на свое питание и так далее, я умею. И жить могу не здесь. Вам ничего не надо будет делать. Просто подайте заявление об опеке...

Она молчит.

– Всего на полтора года. Дальше я смогу сам...

Я не знаю, что сказать еще. Если бы я умел врать, соврал бы, что никаких хлопот не будет вообще. Может, и на колени бы встал... Если б мог, если б знал, что поможет, если бы... но я просто смотрю на нее. А она отводит взгляд.

– Понимаешь, Максим...

Я закрываю глаза. Как же я ненавижу эту фразу. Что ж они все начинают-то с нее? Мамины подруги, тетя Наташа. Понимаю ли я, что у них проблемы, что свои семьи, что личная жизнь, что сейчас трудное время... Что им, если честно, не хочется вешать на себя хлопоты по оформлению опеки на практически чужого подростка, что их хата с краю, а своя рубашка ближе к телу? Наверное, когда-нибудь пойму. Сейчас я просто разворачиваюсь и иду вниз по лестнице.

– Максим, подожди! Ты... у тебя на лице синяки...

Если б только на лице. И если б только синяки.

– Хочешь... хочешь я поговорю с директором вашего детдома?

Это почти смешно, после всего. Я даже не оборачиваюсь.

В детдом она так и не пришла...

Потолок качается и кружится, лица мужчин надо мной видны как сквозь пленку. Слышу я тоже кое-как, зато нюх работает за троих, так что любой запах сейчас - это приступ тошноты. А эти двое - милиционер и наш директор - пахнут как-то странно... одинаково. Знакомый запах...

Коньяк. Дорогой. У деда был такой. В хорошие дни он наливал себе глоток и долго грел бокал в ладонях...

– Максим, товарищ лейтенант пришел по поводу несчастного случая.

– Итак, Максим Воробьев, как случилось, что ты упал на лестнице?

Несчастный случай?! Упал на лестнице? Это теперь

так

называется?! Хотя... Спокойное лицо лейтенанта. Равнодушное директора. И запашок коньяка от обоих.