— С точки зрения девушки, — осторожно начала Като, занявшись печеным перцем и кусочком оленины. — Охота не представляется таким уж интересным занятием.

— Это потому что вы совсем не умеете управляться с лошадью. Держу пари, что и с оружием, — выразил он свое мнение. — Но в ваших глазах я вижу азарт и, думаю, вы из тех, кто способен загнать дичь до смерти.

Като не стала спорить и просто наслаждалась едой на свежем воздухе.

— А вы раньше не были знакомы с герцогом? — Вдруг спросил он.

Като внимательно посмотрела в серые глаза капеллана. Зачем он спрашивает очевидные вещи? Он же сам вчера был свидетелем того, как она случайно набрела на «Золотой клен» и всю эту пирующую компанию во главе с именующим себя герцогом Эритринским — или все-таки не был? Като непонимающе, с сомнением глянула на священнослужителя.

— Ах, да. Так о чем мы говорили? Об охоте? — Спохватился капеллан. — Впрочем, если желаете, графиня, я мог бы преподать вам пару уроков верховой езды. Не сочтите за дерзость, но ведь вас должны были научить этому дома.

— В наших краях девушки нечасто ездят верхом.

Капеллан улыбнулся лучистой старческой улыбкой. Като улыбнулась ему в ответ — но он все еще не рассеял ее сомнений, настоящий он священник или же нет.

— Я не буду отказываться от вашей помощи, — Решила она, расправившись с завтраком. — Кстати, как называется замок, в котором вы служите, капеллан?

Взгляд старца вдруг остановился на одной точке. Резким движением морщинистой руки он откинул со лба прядь седеющих, будто припорошенных золой и пеплом волос.

— Опальный замок Хиль-де-Винтер.

Он немного помедлил и добавил:

— Разрешите помочь вам забраться на лошадь.

Остаток дня слуги провели за тем, что разогревали на костре еду и перешептывались, наблюдая за тем, как капеллан учит Като держаться в седле. Мясо превратилось в пепел, а они так и стояли, еле сдерживая смех при виде того, как Като в очередной раз съезжает в седле набок.

В первом часу ночи, когда многие уже храпели у палаток хозяев, охотники вернулись с добычей. Привезли зайцев, тушу кабана, птицу и живого волка со связанными лапами и пастью. Его везли отдельно на чьей-то лошади, и она все время дергалась и норовила скинуть со спины эту ношу.

Герцог легко спрыгнул со своего высоченного, грузного, как гора, коня, и подошел к пойманному хищнику. Едва он взял волка за ухо, послышалось сдавленное кляпом рычание, янтарные глаза засверкали яростью и желанием уничтожить, так что даже Матей не решился в одиночку снять зверя с лошади; это сделали трое слуг, одетых в толстые кожаные куртки и перчатки.

— Это не волк, — уверенно заявил Матей, продолжая наблюдать, как в глазах хищника разгорается целый пожар. — Это волколак.

— Даже если так, как мы проверим это? — Воин, поймавший зверя, сказал это шепотом, во внезапно наступившей тишине его слова расслышали все. Все оставили свои дела и смотрели теперь на пойманного волколака, слышно было только конское ржание и мелодичное позвякивание драгоценной сбруи герцогского коня.

Матей без лишних слов вытащил из своей палатки длинный и сверкающий, с двойными зазубринами по краям меч-фламберг. Массивный, и в то же время сильно облегченный всеми этими многочисленными выемками, с глубокой ложбинкой для стока крови — Като на глаз определила, что чьей-то умелой рукой по клинку дамасской стали были пущены серебряные витиеватые узоры или письмена. Держа за рукоять этот необычный, по-видимому, даже ритуальный, меч, герцог приблизился к зверю со связанными лапами. Недовольное, предостерегающее урчание не заставило Матея разжать руку, когда он стиснул загривок зверя. Размахнувшись, он проткнул его мечом.

Волколак взвыл, но не по-волчьи, а дико, безумно, по-человечьи. Герцог не выдернул меч, пока чудовище корежило и скручивало в ужасной агонии, и когда, наконец, тот затих, — Матей, опершись сапогом о бездыханное тело, освободил клинок. Только теперь это было уже не волчье тело. С ввалившимися, обезумевшими, затуманенными злобой, потухшими навсегда глазами — у ног Матея белел теперь человеческий труп.

С края синеющих на глазах губ его заструилась черная свернувшаяся кровь. Стекая вниз, она не сразу впитывалась в землю, та словно не хотела принимать ее. Мертвый человек (или чудовище?) был нагим, под длинными ногтями запеклась кровь вперемешку с землей. Удручающее зрелище, на которое тот час же полетели хворост и пучки сухой травы, пущенные руками слуг. Скоро тело волколака оказалось покрыто холмом из ветвей, капеллан прочел над ним какую-то молитву, но осенять крестом не стал. И куча занялась, безжалостно шипя и потрескивая, когда к ней поднесли горящий просмоленный факел.

— Графиня, — кто-то звал ее с собой, но Като не сдвинулась с места, шокированная, она заворожено глядела на пылающий холм хвороста, под которым было погребено нечто — судя по всему, то, что нельзя было даже похоронить по-человечески, отправить в последний путь.

Кто-то взял ее запястье в свою руку — оказалось, сам герцог — и увел дальше, по тропе, туда, где не чувствовался бы запах горелой плоти — на другую поляну. Где слуги как ни в чем ни бывало принялись разбивать новый лагерь, и тут же зажгли новый костер, только уже для приготовления пищи.