Но рыбалка не состоялась по вполне извинительным причинам - взамен я побывал на тартарианском погосте, о чем не сожалею.

Наше нехитрое снаряжение уже было собрано, погружено в неуклюжую, но уемистую лодка- и вот Фрол Фадеич изволили прибыть с пристани Евгащино сам-впятером, с гостями из Омска. Были они родичами Скобарей, по нашим, расейским, понятиям весьма дальними, но для тартариан, считавших в свойственниках чуть ли не медведей, наоборот, ближайшими кумовьями.

Я застал торжественный въезд телеги. На ней восседала дородная молодуха, а за ней, со всевозможным удобством в виде мешков и узлов, полулежала сморщенная старушка. Свиту составляли невзрачная женщина и двое мужчин. Путь в пару десятков верст по лесным проселкам изрядно их утомил, все обитатели коша сбежались и споро растащили узлы и людей по гостевым покоям.

Лаврентий помрачнел и разъяснил обстоятельства. Старушка числилась важной персоной в среде тартариан и вот вознамерилась неожиданно "погостить" - знакомое слово неожиданно обрело новый смысл, поскольку означало посещение местного погоста. С собой она притащила правнука с молодой женой, на первых сносях, да кого-то еще из потомков. Старушка, которую все за глаза именовали своеводицей, оказалась бойкой и уже объявила, что вечор-вот отдохнет, а наутро отправится поклониться упокоенным родовичам.

Помрачнел не только Лаврентий, но и большак ( там именовали хозяина коша, Фрола Фаддевича Скобарева - прим. к публикации): время стояло горячее да страдное, на счету была каждая пара рук, Лаврентий едва отпросился на предутренний лов с условием, что по зрелому солнцу поедет в лес за слегами, да еще прихватит бесплатного работника - вашего покорного слугу. Но пререкаться или откладывать дело ему в голову даже не пришло - он выслушал волю гостьи как приказ и только поскреб подбородок, выгадывая, как бы занять погостными делами как можно меньше робей - работников.

И тут взгляд большака упал на меня, немного растерянного сидевшего на завалинке и уже прикидывавшего, как бы поутру добраться до Резан, а оттуда выбраться в сторону Муромцево. По масляной улыбке Фрол Фадеича я понял, что он уже произвел расчеты, мены ввиду меня, грешного, и уже удовлетворился прибытком.

– Ничто-ничто, мил голубок, - ласково и нараспев сказал большак, - дело ваше молодое да наживное, рыбку еще ущучите, порадуете нас соленухой из стерляжинки. Да к вечеру Лаврушу я отпущу на ловлю, вот только подсоби завтра в одном деле...

Поскольку Фрол Фадеич уже навис надо мной своею косой саженью во всех статях, то мне оставалось только пискнуть, что подсобить хорошим людям у других хороших людей почитается за честь. Я даже уловил, что тартарианская манера говорить как петь, уже мне передалась в полной мере, и я тоже плету краснобаи нараспев.

Чтобы совсем уж поладить дело, за повечерней трапезой меня представили старухе и отрекомендовали самым превосходным образом. Главным в представлении было то, что находился в некой конфронтации с самодержавием, что тартарианами весьма уважается - при том, что сами они никогда на рожон не лезут.

Анастасия Глебовна зыркнула так, что чуть не прожгла мне темечко, отчего-то помягчела и уже глядя присмиренным черно-огненным взором принялась расспрашивать- откуда я, какого рода, нету ли на мне изводу.

Я не ударил в грязь лицом и пространно повествовал о своих предках - признаюсь, приплев много лишнего, так как купчишки в Белой Руси за родословием не особо следят, но показаться меж тартарианами с парой поколений своих предков-мещан означало выглядеть полной сиротой. Старуха хмыкнула и завела расспросы о моих родных местах, выспрашивая про какое-то местечко под Волковыском. Про такое я не знал.

– Жаль,- опечалилась своеводица, - Вот, думала на старость пришлет мне Всевышний весть о моем батюшке, что похоронен могилке для нижних чинов...

– А давно ли, государыня моя Анастасия Глебовна?

– Уж так давно милок, что былое быльем поросло, да память истлела. Помню, Буонапарта- аспида гнали наши вои, да не все по домам воротилися, до погостов родных добралися - поразбросаны их косточки по всей Расеюшке.

Тут меня, уже вроде бы привыкшего с фамильярному отношению тартариан с тысячелетней истории, взяла оторопь. Бойкая старушка - и Скобари потом это подтвердили- была дочерью унтер-офицера одного из Сибирских полков, покинувших Омскую крепость в баснословном 1811 году на войну с Наполеоном. Отец-перекрест погиб где-то не доходя Березины, оставив жену с парой дочерей на призрение родичей. И я видел перед собой живое свидетельство пафосной Отечественной войны, человека, для которого строки из гимназического учебника были собственными воспоминаниями.

За повечерием государыня Анастасия ела мало, поклевала из вежества из каждой перемены, не преминув похвалить стряпню, все больше увлекалась разговорами с большаком, найдя в нем родственную душу по тартарианским церемониям.

Искусством краснобая, то есть особой манерой говорить будто петь, да еще ритмизованной замысловатой прозой, в коше в полной мере владел один Фрол Фаддеич, молодые же манкировали старыми традициями и изъяснялись на старожильческий отрывистый и грубый лад - лаялись, как сокрушенно клял их родитель. Своеводица была искусницей в речениях не меньшей, если не большей нашего почтенного хозяина.