Гастона Саверана нашли умирающим в его камере. Он повесился на простыне. Вернуть его к жизни не удалось. Подле него на столе нашли с полдюжины газетных вырезок, подсунутых неизвестной рукой. В них сообщалось о смерти Мари-Анны Фовиль.

Дня через три после этих трагических событий, вечером, кучер фиакра, в широком пальто с капюшоном, позвонил у дверей отеля Перенна с письмом дону Луису. Его немедленно провели в кабинет хозяина. Там он скинул плащ и быстро кинулся к дону Луису.

— На этот раз, патрон, дело плохо. Собирайте вещи и удирайте скорее.

Дон Луис курил, развалившись в мягком кресле.

— Ты что предпочитаешь, Мазеру, сигару или папиросу?

Мазеру возмутился.

— Да вы газет, наверное, не читали?

— Увы!

— Тогда для вас, как и для меня, положение должно быть ясно. После двойного самоубийства или вернее убийства Гастона Саверана и Мари-Анны Фовиль газеты на все лады повторяют: «А теперь после смерти Фовиля, его сына, его жены и его кузена Гастона Саверана никто не стоит между наследством Космо Морнингтона и доном Луисом Перенна». Вы понимаете, что это означает, патрон? О взрыве на бульваре Сюше и о посмертных разоблачениях инженера, конечно, говорят и хвалят вашу ловкость, но больше занимает другое: раз все три ветви семейства Гуссель угасли, кто же наследует? Дон Луис Перенна!

Отсюда вывод, что одна воля руководила, начиная с убийства Космо Морнингтона. И это воля — человека необыкновенного, прославленного, оклеветанного, подозрительного, таинственного и вездесущего, человека, который с самого начала направляет события, комбинирует, обвиняет, прощает, захватывает, освобождает, — словом, распоряжается в этом деле, и которое кончится, по всей вероятности, тем, что он получит двести миллионов. При том, человек этот — дон Луис Перенна, иначе — сомнительный Арсен Люпен! В самом деле, кто выигрывает от исчезновения всех наследников Гуссель? Дон Луис Перенна.

— Ах он разбойник!

— Разбойник и сообщник Флоранс Девассер. Никто и не решается возражать. Конечно, префект не забыл, что вы дважды спасли ему жизнь и оказала правосудию неоценимые услуги. Конечно, председатель Совета Балланглэ протежирует вам, но они одни. А пресса, суд, следователь, общественное мнение, которое требует, чтобы виновник был обнаружен. А виновник или Флоранс Девассер, или, вернее, вы и Флоранс Девассер.

Дон Луис и бровью не повел.

— Патрон! — снова заговорил в отчаянии Мазеру, — вы вынуждаете меня нарушать профессиональный долг. Так знайте — завтра вас пригласят к судебному следователю и, чем бы ни кончился допрос, вас отправят прямо в депо. Приказ подписан.

Ах, черт возьми!

— Кроме того, Вебер получил разрешение взять под надзор ваш дом. Через час он будет здесь со своими людьми.

Не меняя небрежной позы, дон Луис кивнул Мазеру.

— Взгляни на диван, друг.

Мазеру машинально повиновался. Под диваном стоял большой чемодан.

— Бригадир, через десять минут, когда я отошлю слуг, ты отнесешь этот чемодан на улицу Ровиля, № 143, где я под именем месье Лекока нанял себе маленькую квартирку.

— Значит, вы…

— Вот уже три дня жду твоего визита, никому другому я не могу поручить чемодан. Да я и не считаю нужным торопиться: ведь я для того и устроил тебя в полицию, чтобы ты мог предупредить меня в случае опасности.

В самом деле, прекрасно сознавая, как изменилось его положение со смертью мадам Фовиль и Саверана, дон Луис решил скрыться и выжидал только потому, что рассчитывал получить по почте или по телефону известие о Флоранс Девассер, но теперь времени терять было нельзя.

На следующий день Мазеру пришел на квартиру на улице Ровиля рассказать, как бесится Вебер и как терзаются следственные власти, не зная, что предпринять и где искать Флоранс Девассер. Дни шли за днями. Мазеру частенько заглядывал или сообщал новости по телефону.

Расследование в тюрьмах — Сен-Лазар и в Санте ни к чему не привело, оставалось совершенно невыясненным, кто передал яд со шприцем мадам Фовиль и газетные вырезки Гастону Саверану. Тайной был окружен вопрос и о следах зубов на яблоке. Посмертные разоблачения инженера Фовиля обелили его жену. Но ведь следы на яблоке, несомненно, были оставлены зубами Мари-Анны. Так называемые «зубы тигра», — это были ее зубы!

Между тем префект, согласно требованию завещания, решил вторично собрать наследников Морнингтона на ближайшей неделе. Он рассчитывал таким образом покончить с досадным делом, в котором полиция и следственные власти так слабо зарекомендовали себя. На этом собрании будут приняты решения относительно наследства, после чего следствие будет прекращено и мало-помалу над гекатомбой наследников Морнингтона опустится занавес забвения. «Зубы тигра» забудутся. Как это ни странно, но дни, предшествовавшие решительной битве, какой должно было быть собрание, дон Луис провел в кресле у себя на балконе, покуривая папиросы, пуская мыльные пузыри, которые ветер относил к саду Тюильри.

Мазеру в себя не мог прийти от изумления, когда заставал его за таким занятием. В день собрания Мазеру примчался встревоженный с письмом в руках.

— Для вас, патрон. Адресовано было на мое имя, но внутри второй конверт… Что бы это значило?

— Очевидно, враг осведомлен о наших с тобой дружеских отношениях и, не зная моего адреса…

— Какой враг?

— Я назову тебе его сегодня вечером.

Дон Луис разорвал конверт и прочел следующие строки, написанные красными чернилами: