Ванька удивлённо посмотрел на девушку - она, словно безумица, кружилась по комнате, сбрасывая зеркала на пол и наступая на них, заставляя их расколоться на несколько частей и просто рассыпаться мелкими осколками по дому. Валялкин, который перед этим умудрился разуться, не знал даже, куда ему ступить и как что-то сделать, дабы успокоить Таню.

– Я так и знала, - вздохнула наконец-то она.
– Я так и знала, что мы попадём в “Тибидохс”, я так и знала!
– девушка прикрыла глаза и села прямо на стекло - крови не было, - а после вдруг подкинула свёрток вверх - и в воздухе начали появляться синеватые буквы приглашения.

“Уважаемые Татьяна Гроттер и Иван Валялкин - Провидица и абсолютный дурак, вздумавший влюбиться в ту-в-которую-ни-в-коем-случае-нельзя-влюбляться. Ведунья и простак, Верная и вроде-бы-не-предатель, вы попали в “Тибидохс”.

С огромным прискорбием обязана сообщить вам, что правила не изменились, и выживает неопределённое количество человек, но меньше общего количества, пройдя определённое количество раундов и убивая определённое количество людей. Вы можете погибнуть - и тогда ставки тех, кто выбрали вас, перейдут в огромный банк нашей державы, - вы можете выжить, и тогда деньги будут ваши, а каждый человек на улице будет знать, что вы убийцы.

Дорогие мои Провидица и Простак, не смейте, ни в коем случае не смейте опаздывать, ибо я терпеть не могу людей, которые опаздывают. Прошу вас быстро-быстро-быстро броситься в “Тибидохс” - удачи вам в вашей смерти. Предлагаю вам дойти самим, или же вы будете доставлены сюда насильно.

Удачного прозрения, мисс Гроттер, удачных изменений, господин Валялкин…

Покровительница “Тибидохса”, госпожа Чума-дель-Торт.”

– В “Тибидохсе”, - промолвила Таня.
– В “Тибидохсе” будет то, что должно было быть всегда - сотни смертей, и кровь, наша кровь… Боюсь, наши судьбы будут разделены!

– Почему?
– удивился Валялкин.

– Потому что я никогда не вижу тех, кто имеет ко мне отношение, - промолвила Татьяна, а после, приблизившись к Валялкину и приподняв его лицо за подбородок, прошептала: - А я вижу каждый твой грех, Простак… Удачных изменений, Ваня!

И, выдохнув последние слова, девушка рухнула на пол без сознания - осколки её Дара наконец-то объединились в одно, и девушка сумела всё-таки избавиться от назойливого видения…

***

Сарданапал вздохнул - в свои несколько тысяч лет он продолжал бояться “Тибидохса” по крайней мере за то, что сам его и создал. Черноморов мог только с невероятной, невообразимой грустью вспоминать о том, что когда-то устраивал состязания для детей, мирные, в которых никто никогда не умирал. Не умирал до тех пор, пока его не захватила госпожа Чума.

Она - Сарданапал знал, что весь мир называет только так, только по-одному, только “Чума-дель-Торт”, но для него это была она.

– Сарданапал, как ты думаешь, а что будет на этот раз?
– в этой мелкой камере Медузия оставалась невероятно спокойной, невероятно мудрой сначала девушкой, а сейчас уже женщиной на вид лет сорока, давней волшебницей, человеком, которая сумела породить что-то правильное в этом мире.

– В нашей тюрьме никогда не бывает ничего нового, - покачал головой Черноморов.
– Я не верю в то, что на сей раз Чума придумает что-то новое - она просто записывает убийства и раз за разом прокручивает их перед нашим носом. Жестоко, конечно, но мы могли давно уже привыкнуть. В конце концов, это просто дети - дети, которые пали жертвой её абсолютной ненависти, которые…

Сарданапал запнулся. Он знал, что сам породил эту ненависть, знал, что и Медузия находилась здесь исключительно по его вине, потому что когда-то предала её, великую госпожу.

Горгонова была до сих пор неимоверно красивой. Она походила на угасающее лето, плавно перетекающее в осень, долгое, великолепное, прекрасное лето, которое с каждым днём становилось всё более рыжим. У Медузии были огненные волосы - они словно горели каким-то непонятным огнём изнутри, и все окружающие, кто только видел её раньше, удивлялись тому, что на самом деле её пряди существуют, а не просто являются выдуманными, нереальными и неправильными.

А ещё они могли превращаться в змей; змей Медузия в молодости очень боялась, поэтому проклятье, что пало на её волосы., было первым порывом злобы госпожи Чумы, тем самым противным для молодой девушки, которая вынуждена была стареть здесь, в клетке.

Она так и увядала, раз в год наблюдая за тем, как Чума-дель-Торт устраивает смерти для других людей, рассматривая с профессионализмом маньяка-убийцы то, как кто-то выгрызает сердце другого. Медузия прекрасно знала, что человек не может быть нормальным, спокойным и прекрасным, когда участвует в этом; из “Тибидохса” самые хорошие люди выходили чудищами или выезжали в гробах.

Их хоронили, всегда хоронили - и пленные небольшой клетки всегда удивлялись подобной особенности со стороны Чумы. Но, казалось, ей просто нравилось наблюдать за тем, как родственники или просто люди рыдают на изувеченными телами порой вообще обыкновенных детей, у которых не было места в этом мире.

Сарданапал же состарился, казалось, слишком быстро. Он и когда попал сюда, был не самым молодым человеком на свете - в тот день мужчина праздновал своё тысячучетырехсотвосьмидесятилетие; слово, которое Медузия до сих пор не могла выговорить без запинки. Но тогда у него не было ни усов, ни бороды - а сейчас появились, длинные-предлинные, потому что основателю “Тибидохса” они нравились.