Шрифт:
Мелман дико расхохотался.
— Зачем? — переспросил он. — Конечно, чтобы убить тебя. Он сказал, что если я принесу тебя в жертву здесь, то обрету твои силы. И еще, что ты — Мерлин, сын Преисподней и Хаоса, и что я стану величайшим из магов, если смогу здесь убить тебя.
Мир вокруг нас уже сократился в лучшем случае до сотни метров в диаметре и быстро продолжал уменьшаться.
— Это правда? — спросил Мелман. — Обрел бы я силу, если бы у меня все получилось?
— Сила как деньги, — ответил я. — Ее можно добыть, если хорошо разбираешься в своем деле и если это единственное, чего ты хочешь в жизни. Ну, а насчет того, обрел бы ты ее или нет… Не думаю.
— Я говорю о смысле жизни. Ты знаешь.
Я покачал головой.
— Только дурак уверен, что жизнь имеет всего один смысл, — сказал я. — Ладно, хватит об этом! Опиши своего хозяина.
— Я никогда не видел его.
— Что?
— То есть, конечно, видел, но как он выглядит — не знаю. Он всегда ходил в капюшоне и в черном плаще. И вдобавок носил перчатки. Я даже не знаю, какого цвета у него кожа.
— Как вы встретились?
— Однажды он появился у меня в студии. Я просто обернулся, а он стоял там. Он предложил мне силу, сказал, что обучит меня всему в обмен на службу.
— Откуда ты знал, что он мог дать тебе силу?
— Он взял меня в путешествие по другим мирам.
— Понятно.
Жизненное пространство нашего островка стало размером с большую гостиную. Голос ветра был то насмешлив, то становился жалобен, пугающ, печален, гневен. Окружающий пейзаж постоянно менялся. Почва содрогалась без передышки. Свет по-прежнему отливал гибелью. Какая-то часть меня хотела убить Мелмана прямо сейчас, но если он и правда не тот, из-за кого пострадала Джулия…
— Твой хозяин говорил, почему хочет моей смерти? — спросил я.
Мелман облизнул губы и посмотрел на подступающий Хаос.
— Он сказал, что ты — его враг, — объяснил он, — но никогда не говорил почему. И еще он сказал, что это произойдет сегодня, что он хочет, чтобы это произошло сегодня.
— А почему сегодня?
На лице Мелмана промелькнула улыбка.
— Думаю, потому, что сегодня Walpurgisnacht [29] , — отозвался он, — хотя об этом он вообще-то не упоминал.
— И это все? — сказал я. — Он никогда не говорил, откуда он?
29
Walpurgisnacht — Вальпургиева ночь в переводе с немецкого. В германской средневековой мифологии ночь с тридцатого апреля на первое мая (День св. Вальпургии) — самое подходящее время для ежегодного шабаша ведьм, которые на метлах и вилах слетаются на гору Брокен, чтобы, собравшись вместе с прочей нечистью вокруг сатаны, помешать благополучному наступлению весны и вообще пакостничать. Накануне Вальпургиевой ночи обычно проводились магические церемонии: разжигались костры, на которых иногда сжигались чучела ведьм, люди с факелами обходили дома, звонили в колокола.
— Однажды промелькнуло что-то насчет Крепости Четырех Миров, как нечто важное для него.
— И у тебя не было ощущения, что он просто использует тебя?
Мелман усмехнулся.
— Конечно, он меня использовал, — сказал он. — Все мы кого-то используем. На этом держится мир. Но он заплатил за это знаниями и силой. И, по-моему, его обещание еще может быть выполнено.
Казалось, он вглядывался во что-то у меня за спиной. Древнее трюка в мире не существует, но все же я оглянулся. Конечно, там никого не было. Я тут же обернулся обратно к Мелману.
В руке у него был черный кинжал. Должно быть, припрятанный в рукаве. Замахиваясь, Мелман кинулся на меня — рот его уже был раскрыт для очередных песнопений.
Я отступил назад и закрутил его в свой плащ. Он распутался, отлетел в сторону, полоснул кинжалом по воздуху, развернулся и приблизился вновь. На этот раз он держался низко, пытаясь обойти меня сзади, губы его по-прежнему шевелились. Я ударил ногой, целя по руке с кинжалом, но Мелман ее отдернул. Тогда я захватил левый край своего плаща и намотал его себе на руку. Когда он ударил снова, я заблокировал выпад и сжал ему бицепс. Пригибаясь и увлекая его вперед, я поймал правой рукой его левое бедро, затем выпрямился и, подняв Мелмана высоко в воздух, отшвырнул назад.
И только развернувшись после броска, внезапно сообразил, что наделал. Слишком поздно. Все внимание было сосредоточено на противнике, а за быстрым, все перемалывающим движением ветра я не следил. Край Хаоса оказался гораздо ближе, чем я рассчитывал, а у Мелмана времени хватило лишь на то, чтобы судорожно прохрипеть какие-то проклятия, прежде чем смерть забрала его туда, где петь ему уже не придется.
Я тоже выругался: ведь был же уверен, что могу выжать из него много больше; мне осталось только покачать головой от досады, стоя в центре своего уменьшающегося мира.
День еще не кончился, а я уже успел встретить самую свою памятную Walpurgisnacht.
IV
Обратная дорога тянулась долго. По пути я переоделся.
Выход из лабиринта обрел форму узкого переулка между парой грязных кирпичных зданий. По-прежнему шел дождь, а день близился к вечеру. Через дорогу на краю лужи света, льющегося из неразбитого фонаря, я увидел свою припаркованную машину. На миг я затосковал по сухой одежде, которая лежала там, в чемодане, затем вновь направился к вывеске «Склады Брута».