Но бывают исключения. И таким исключением являлся Ростислав Янович Плятт. Он был, условно говоря, человеком с двумя одинаково развитыми полушариями головного мозга, где правое отвечает за разум, а левое — за чувство. О его ролях критиками и театроведами сказано много. Он был разносторонним актером, способным к созданию характера и острой характерности. Он имел вкус к перевоплощению с использованием всех традиционных средств. Очень любил грим.

Но при этом замечательно играл роли, не требующие внешней характерности, где нужно было только «загримировать душу», пользуясь скупыми внешними выразительными средствами. И Плятт проявлял в этих ролях глубокую человечность, ум и высокие профессиональные качества.

Я думаю, какой же автор был ближе всего Плятту? По тонкости восприятия и способу выявления — Чехов. К сожалению, за свою жизнь он сыграл только Войницкого в «Лешем» и читал на эстраде рассказ «Тапер». Но многое из того, что он сыграл, по актерским средствам — чеховское, в этих ролях выражался характер самого Плятта. Чеховская интонация была свойством его души. Да и в жизни Ростислав Янович своей элегантностью, остроумием, образованностью напоминал Чехова. Он интеллигентно изъяснялся, никогда никого не поносил, хотя обо всех проявлениях нашей жизни имел свое мнение. Оценку некоторых явлений мог даже сопровождать матерком, который в его устах звучал тоже интеллигентно. Обожал анекдоты, особенно похабные. Рыцарски относился к дамам и мучился, поддерживая долгие связи по обязательству.

Он был не чужд сочинительства и непременно участвовал во всех семейных актерских празднествах и у себя в театре имени Моссовета, и в Доме актера. Принимал участие в капустниках, приветствиях и произносил речи на юбилеях.

Вообще общественное служение занимало в его жизни значительное место. Он был обласкан правительством. В сравнительно молодом возрасте получил звание народного артиста СССР и был принят в «высоких кругах». Про Плятта и Марецкую говорили, что к министру культуры Фурцевой они открывали дверь ногой. И действительно, она к ним благоволила и шла навстречу всем их просьбам. А просили они, как правило, не за себя. И это служение общественным интересам являлось непременной составной частью «Плятика», как называли его друзья, сутью его натуры. Он и сам писал, что служение искусству театра, его людям и его нуждам занимало много времени. А на вопрос «Ваше хобби?» — он отвечал: «Театр».

Помимо театра и кино, Ростислав Янович много работал на радио. Мы жили рядом, часто встречались и вели всевозможные разговоры, просто болтали, трепались. Он был необыкновенный рассказчик. В свое время, к очередному юбилею, он получил орден Ленина и очень смешно рассказывал, как ему этот орден вручали, подробно описывал атмосферу вручения.

Это было в старое доброе время. И получающий высокую награду в Кремле из рук Председателя Верховного Совета, будь то орден или звание, обычно давал обязательства, благодарил партию, правительство и, заглядывая искательно в глаза награждавшему, просил передать благодарность «лично Леониду Ильичу». И Ростислав Янович говорил, что в этом «лично» отражался весь смысл нашего существования, когда один человек принимал судьбоносные решения для страны и лично для ее подданных.

Правда, некоторые молча брали награду и уходили. Но это были, как потом объяснил мне один многоопытный чиновник, обиженные пенсионеры, которые получали свою последнюю награду и уже ничего лично от Леонида Ильича не ждали.

Но, как правило, все рвались говорить, а некоторым, оказывая почет, сказать несколько слов даже предлагали. «Предложили и мне, — рассказывал Плятт, — и я сказал речь, которая и составила предмет моей гордости. Я благодарил, и мои слова были восприняты с ответной благодарностью, но в своей речи я ни разу не упомянул ни партию, ни правительство и никого лично!» Ростислав Янович потирал руки, рассказывая об этом: «Как я их?!»

Как-то в расцвет застоя группе ведущих актеров московских театров была оказана честь — приветствовать всесоюзную партийную конференцию и, на этот раз, заученными фразами на языке всех народов, населяющих Советский Союз.

Актеры, цвет московского актерства, должны были, как попугаи, вызубрить каждый свою приветственную фразу на непонятном им языке и потом, вспомнив свое пионерское детство, с горящими глазами произнести ее на открытии конференции.

Один народный артист СССР, входивший в этот цвет, на всех репетициях присутствовал, но фразу не произносил, ссылаясь на особое устройство своей памяти — быстро учить и быстро забывать. Он пообещал выучить все накануне партийного праздника. А накануне мне позвонил один из работников горкома, курирующий это мероприятие, и попросил произнести еще одно приветствие, «за того парня». Но я сознавал, что легче исключить из списка делегацию этой республики или вовсе отменить партконференцию, чем мне выучить эту абракадабру. И я отказался. Эту фразу я услышал на конференции из уст Ростислава Яновича. Он не отказался и выучил. Думаю, в этом поступке не было желания угодить. В нем говорил профессионализм, чувство долга, чувство цеховой солидарности и ответственность интеллигентного человека. Мелочь, но после этого случая я понял, что с ним можно идти в разведку.

Ростислав Янович был активным участником многих сходок, посиделок, капустников и вечеров из театральной гостиной, которые транслировались по ТВ. Дом актера был вторым домом Плятта, где он воспитывал, и сам был воспитан его атмосферой и тем сладким чувством самоотдачи, которое Борис Пастернак провозгласил целью творчества.

Мы перешли на «ты» и звали друг друга по имени. Вовсе не склонный к амикошонству, я двух людей старше себя называл по имени и на «ты»: Ростислава Плятта и Эскина, многолетнего и легендарного директора Дома актера. Они были друзья. И трудно переоценить их взаимовлияние, да и влияние на всех нас Дома актера, его атмосферы, свободного и вольного творческого духа, который там царил всегда и воспитал не одно поколение людей театра.

Рубен Николаевич Симонов. Человеческий наив большого художника. Счастье пребывания на сцене. Вечера художественного чтения. Шура — домработница. Приезд Г. Хмары. Вечер воспоминаний. Обида. Елена Михайловна Берсенева. Б. В. Ливанов. Е. Р. Симонов и три стихии его творчества.

С Рубеном Николаевичем Симоновым, благодаря его племяннице, я познакомился на его квартире в Большом Левшинском переулке. На этом роль племянницы в моей карьере закончилась. Прошло еще немало времени прежде чем я снова попал туда уже благодаря Евгению Рубеновичу, Жене Симонову, в дальнейшем народному артисту СССР, руководителю театра, с которым подружился. Квартира была роскошная, но без излишеств. Главная комната — кабинет Рубена Николаевича с крошечной импровизированной сценой (такую же я видел в квартире И. М. Москвина), большим известным портретом хозяина кисти художника П. Корина, с библиотекой, занимавшей все стены.