Его положили на разостланную шубу. Бернард Егорович жалостно стонал. Таня и самая маленькая оттирали его снегом. Самая маленькая кричала на Таню:

— Что ты делаешь? Зачем ты мажешь?!. Это снег, а не крем! Надо тереть изо всей силы, до крови! Ты совершенно не жалеешь человека! Ты свои руки не жалей! Смотри, как я тру!

Она оставила Небеля Тане и кинулась к Сереже Лукову. Он поднялся с реки, белый в лице, как ледяная глазурь на его ватнике, на штанах и на сапогах.

— Зачем стреляли? Я не нашел Небеля!

Самая маленькая схватила его за руку, небрежно крикнула:

— Вот ваш Небель! — потащила к костру, торопливо стала снимать с него и бросать помощницам стеганую куртку, сапоги, стеганые ватные штаны, чтобы девушки сразу выколотили и развешали сушить. Сережа еще пытался защищаться, устыдившись. Самая маленькая прикрикнула:

— Не мешай мне!

У костра на зеленом хворосте Зырянов лежал не то в беспамятстве, не то в оглушении внезапного сна. Он был укрыт двумя шубами, одежда его сушилась, распяленная, у огня.

Двухнедельная реденькая бородка соломенного цвета, уплотненная мякиной, уменьшала худобу его лица. Лидия поддерживала ему голову и поила из ложки чем-то горячим, раскрывая ему ложкой рот, и сама бессознательно усердно полуоткрывала рот, помогая ему вкушать.

Савва сидел возле нее и рассуждал:

— Эх и щуплый! Где вмещается дух в нем?.. Ты, Лида, ученая, укажи мне: непомерный дух в нем.

Лидия молчала. Разговор Голосины мешал ей. Лучше бы Савва совсем ушел, пока она покормит. Это занятие всецело поглощало ее, как в детстве, когда приходилось кормить большую куклу, которая тоже при этом закрывала глаза, и в эту минуту они обе ни о чем не думали — кукла и Лида.

Но Савва не уходил. Он не сводил глаз с ложечки.

Кукла любила сладкий чай, так же как ее мама Лида.

Лидия сварила сахарный сироп в спирту: сахар залила спиртом и подожгла. Прежде чем мужчины успели разложить костер, уже готов был сироп для Зырянова. И конечно, для Саввы, для илгинского колхозника, для Сережи и для Небеля.

Сережу не надо было поить с ложечки. Для Саввы Лидия прибавила спирта в стакан, но он великодушно отдал его колхознику и дождался следующего стакана. Илгинец выпил с увлечением. Сладкий спирт изумил его, он сказал, что согласен еще купаться, пусть барышня лечит его.

Савва не сводил глаз с ложечки и тоже вытягивал губы, как будто передразнивал Лидию. Он, видимо, мучился сочувствием. Лидия решительно сказала:

— Савва, присмотрите за девушками, чтобы они не испортили Небеля.

Он побежал и добросовестно занялся порученным делом — стал развлекать девушек рассуждениями:

— Вот, говорят, человек тоже зверь. А морж — зверь или человек?.. Из всех на свете только моржи да люди способны купаться зимой — дай бог здоровья им. Но на морже — сапоги из чистого сала и обут с головой, а на человеке? Ум, смекалка крепче моржовой шкуры.

— Василий, вы меня слышите?.. Вам лучше? — спросила Лидия шепотом.

Зырянов не отозвался. Он лежал с закрытыми глазами.

— Никогда бы не подумала, чтобы плотовщик оказался таким неженкой, — сказала она погромче и внимательно наблюдала за его веками, но они не дрогнули.

Он спал глубочайшим сном и во сне сосал с ложечки сладкий спирт.

— Как вы могли так отвратительно поступить со мной?.. Никогда в жизни я вам этого не прощу, слышите? И разговаривать с вами не буду! Я в этом тысячу слов дала себе… Вы безнравственный человек. Вы дикарь… на третьем курсе вуза. — И еще тише, с дерзостью спросила: — Умеете ли вы любить?.. — и вся залилась неудержимой краской. — Я думаю, что эта способность еще не зародилась в вашем тысячелетии…

Она зорко наблюдала за его веками. Зырянов безмятежно сосал с ложечки сладкий спирт. Ей захотелось поцеловать эту грязную, нечесаную голову, обсыпанную мякиной. Никто не смотрел в их сторону, но она испуганно оглянулась, как будто желание могло быть подсмотрено людьми.

На другой день к вечеру экспедиция пришла в Жигалово. На темной улице стояла трехтонка, груженная сеном.

Зырянов сообщил результаты переговоров с шофером:

— Машина идет в Иркутск. Шофер возьмет пять человек. Я считаю, первыми должны уехать студенты.

— Как ехать-то, вместе с этим сеном? — спросил Порожин. — Поезжайте, я не возражаю.

— Студентов четверо, — сказал Зырянов. — Лидия Максимовна, вы поедете?

— С удовольствием.

— Сомневаюсь в этом удовольствии, — сказал Сережа.

— Но вы не возражаете? — вежливо спросила Таня. Порожин и Небель пошли искать Дом крестьянина, уже переименованный в Дом колхозника.

— Они забыли попрощаться, — сердито сказала Таня.

— Они не забыли, — сказал Зырянов. — Они не привыкли.