В лавке собиралось так много народу, что покупателям трудно было пробиться к прилавку. Но покупатели не обижались. Григорий Иванович соорудил две длинные скамьи. Они стояли днем у стены, а вечером одну из них придвигали к прилавку.

И вот тогда-то, в ту памятную зиму, жители Черендея начали понимать, как много надо керосина, чтобы жить светлее. Но его везли из очень далекого южного города Баку — железной дорогой, лошадьми, автомобилями и еще полгода Леной.

Свет завладел умами в Черендее.

Жирные камни на реке Полной и разведка Зырянова стали первейшим предметом разговоров. До зимы 1933 года клуб в Черендее считался самым светлым домом, но там горела десятилинейная лампа (это значит — с шириной фитиля 2,5 сантиметра), а не «чудо».

Заведующий клубом Демидов, худощавый и нервный человек, принес главную клубную лампу, десятилинейную, из зала в маленькую комнатку. Двенадцать человек молча взглянули на нее.

Только эти двенадцать продолжали еще приходить сюда. Они искали общения между собой каждый день. У них всегда было о чем поговорить, и отдохнуть им нравилось тоже своим кружком, за своим разговором.

Заведующий клубом заговорил с раздражением. Он сказал, что «чудо» в Черендее имеет политическое значение. Это недопустимо в нашей стране, чтобы товарищ Кулаков сидел на тридцатилинейном «чуде». Этим «чудом» Кулаков ослепляет глаза, отвлекает народ от света коммунистической культуры и затемняет мозги.

— Твое предложение, товарищ Демидов? — по привычке спросил седоватый Матвей Ильич.

— Передать «чудо» клубу, — твердо сказал Демидов.

Председатель сельского потребительского общества (сельпо) толстый Акамков поддержал:

— Кулакова надо снять с работы за превращение торговой точки в обывательский клуб. Эвенкийская кооперация получила всего одну бочку керосина — это слезы!.. Сле-зы! А Кулаков что делает? Он эти слезы, вместо того чтобы распределить между полными пайщиками, присвоил половину. Слезы он украл у полных пайщиков и устроил из них иллюминацию. Кулакова снять надо с работы за превращение торговой точки в обывательский клуб, оплачиваемый средствами пайщиков, и за незаконное сокращение часов торговли, за подрыв эвенкийской кооперации, выразившийся в преступном разбазаривании керосина при помощи купеческих «чудес»…

— Это пахнет клеветой, ого, — сказал Григорий Иванович.

— Он неправильно выразился, он хотел сказать: «Через посредство купеческих «чуд», — поправил заведующий школой.

— То-то, — сказал Григорий Иванович и задумался над поправкой.

— Это не чуда, а причуда, — пробормотал Астафьев, грузчик Золотопродснаба, и, определив свое мнение по вопросу, устроился прикорнуть.

— С передачей материала прокуратуре для привлечения к суду, — яростно закончил Акамков.

— А что сделать с лампой? — спросил Матвей Ильич.

Акамков махнул рукой.

— Чепуха! — сказал небритый, с черными щеками, большеголовый директор мукомольного завода. — Акамков завидует Кулакову, потому что Григорий Иванович замечательно работает. Он своим «чудом» уже удвоил число полных пайщиков и удвоил накопление средств. Этим он уже полностью оправдал перерасход керосина. Сельпо не выкупает поступающие ему товары за недостатком средств. А Кулаков уже состоятелен перекупить грузы, от которых сельпо отказывается. Пайщики еще скажут спасибо Кулакову…

— Он тебе керосину дал за счет пайщиков, — в гневе сказал Акамков.

— Дал, — хладнокровно сказал директор. — Пусть бы он не дал, я бы ему зерно не смолол для его пайщиков. А ты — не дал? Откуда же на мельнице свет, если бы ты да Кулаков не давали мне керосин?

— Григорий Иванович молодец, — сказал директор базы Золотопродснаба.

— Это «чудо» — кооперативная собственность, кто имеет право отнять? — сказал председатель сельхозпромартели.

— Астафьев! Скоро тебе выступать.

— А? Что? Я не сплю, — сказал Астафьев и проснулся. — А разве собрание у нас?

— Если бы собрание, кто бы тебя стал будить на свою голову? Ты еще выступишь, скажешь речугу.

— Керосин идет на общую пользу, не одних пайщиков, — сказал Гаврильев, председатель сельсовета.

— И по-моему, хорошо, что Кулаков создал в Черендее еще один культурный уголок, — сказал Антошин, молодой начальник почтово-телеграфной конторы.

— Уголок создал, а клуб подорвал, — сказал Демидов, — и стало культуры меньше.