– Ну вот, опять! – пробормотал Руднев, хмурясь. – М-м-м, как светло! – простонал он, прикрывая глаза ладонью.

Кирилл, с недоумением глядящий на него, вдруг засмеялся – сначала тихо, короткими всхлипами, а потом расхохотался во весь голос, лбом уткнувшись в рудневское плечо.

– Здорово Викентий Сигизмундович с Вами поработал! – радостно сообщил он. – Любит он Вас! Его защиты на троих с избытком хватит! Странно даже, что остальные не видят, как Вы сияете, словно новогодняя ёлка!..

====== Глава 97. Вы боги ======

– «Ани амарти: элохим отэм увнэй элийон кульхэм» (1), – бегло с хорошим гортанным произношением прочёл Роман и поднял глаза на Исаака Израилевича. – Я нашёл толкование… Шофэт – судья – именуется Богом, поскольку суд – Божественная прерогатива… Но это как-то… плоско что ли… У Вас, наверное, есть объяснение поинтересней?

1 «Я сказал: вы боги и сыны Всевышнего все вы» – Пс. 81,6. (древнеевр.).

Мюнцер, подперев голову рукой, глядел на Романа с лёгкой иронией.

– Мне достаточно толкования данного Спасителем, – насмешливо заверил он. – Не помню точно, но, по-моему, так: «Не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я Сын Божий?».

– То есть…

– Это обо всех нас: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы». Посмотрите что там дальше: «Ахэм кеадам тмутун ух’ахад хассарим типполу» (2) – «Но вы умрёте, как человек». Вы – боги, но умрёте, подобно смертным существам…

2 «Но как человек погибнете, и как всякий из царей падёте» – Пс. 81,7. (древнеевр.).

– Но как тогда понимать: «Элохим ницав баадат эль, бекэрэв элохим йишпот»?

– Чего тут непонятного? – Мюнцер крупно, по-птичьи моргнул, ехидно склонив голову набок. – «Бог встанет в собрании богов, среди богов будет судить…». Или Вы сомневаетесь, что Он будет судить?

– Кого? Богов? – терпеливо уточнил Роман.

– Нас, молодой человек, нас. Бнэй Элийон – это мы. Мы – Сыны Всевышнего. В этом залог нашего будущего совершенства. Если мы не причастны Божеству, мы никогда не сможем достичь обожения. И наоборот. Если Вы это осознаете, всё остальное станет для Вас неважным. Вы оставите все Ваши ухищрения и пойдёте за Ним туда, куда Он позовёт.

Роман надменно выгнул бровь и хмуро уткнулся обратно в книжку. Видно было, что объяснения Мюнцера ему ох, как не понравились…

– Может быть, Вы говорите о том, что знаете, – отозвался он после неприятной паузы. – У меня другой опыт.

– Какой же интересно? – оживился Мюнцер. – Может, чаю? За чаем и расскажете… – Он засуетился, убирая со стола книги, и Роман встал, чтобы помочь ему.

Вдвоём они быстро управились с сервировкой и вскоре уже сидели за круглым столом, покрытым старомодной кружевной скатертью, под бахромчатым абажуром, низко нависающим над столом, и пили ароматный крепкий чай из белых чашек прекрасно сохранившегося ленинградского фарфора.

– Вы собирались что-то рассказать… – мягко напомнил Исаак Израилевич.

– Ничего особенного, – нахмурился Роман. – Просто согласно моему личному опыту, «богом», как Вы говорите, делает человека знание.

– Вы сейчас какое-то специфическое знание имеете в виду? – с невинным видом уточнил Мюнцер.

– Почему «специфическое»? – ещё больше помрачнел Роман.

– Потому что слова Торы – это тоже знание. Только другого… хм… качества.

– Хорошо. Могу конкретизировать. Знание о том, что мир – это энергия, даёт возможность человеку эту энергию преобразовывать, управлять ею, менять частоту вибраций, а, значит, владеть миром и быть хозяином самому себе. Я могу сделать так, что Вы увидите мир вокруг, как совокупность энергетических потоков и вибраций, а Вы чем докажете свои слова?

– Наверное, не стану умирать «кеадам» (3), – с лукавой улыбкой ответил ему Мюнцер.

3 Как человек – (древнеевр.).

– Но ведь ОН тоже умер! – не выдержал Роман.

– Он умер, чтобы воскреснуть. Он сотворил своей смертью невообразимое. Для нас. Он выкупил нас всех у смерти. Представьте, сколько энергии высвобождает добровольная смерть невинного человека! А Бога? Безгрешного Сына Божьего?

При этих словах Роман вдруг сильно побледнел и рванул ворот неизменно чёрной рубашки. Лоб его покрылся бисеринками пота, он задыхаясь, навалился грудью на стол.

– Не понимаю… Как будто чёрная ткань перед глазами… Не могу от неё избавиться… – отрывисто выдохнул он, вцепившись побелевшими пальцами в столешницу и сминая вязаное белое кружево скатерти. – Постоянно её вижу, постоянно…

Мюнцер уже стоял рядом с Романом и глядел на него с сочувствием и жалостью.

– Вам надо отдохнуть, молодой человек. – Он положил свою старческую руку на голову Романа и легонько погладил его тёмные волосы едва заметным движением пальцев. – Закройте глаза. Всё пройдёт. Это не страшно…