Древние святые также не чуждались научных знаний. Столпы христианской Церкви, святители Григорий Богослов, Василий Великий и его брат Григорий Нисский [31] (IV в.), были образованнейшими людьми поздней античности. В Константинополе и Афинах они изучали риторику, философию, астрономию, математику, физику, медицину… Для любого из них показалось бы в высшей степени странным предположение об антагонизме между христианством и наукой.

Популярности этому предрассудку придают не менее мифические представления об отношениях Церкви и науки на Западе. Слово «инквизиция» давно стало ассоциироваться с удушением всякой свободной мысли и самой идеи прогресса, казнями ученых и вообще «темным Средневековьем».

Опровергать эту легенду крайне сложно, потому что опровергать здесь надо абсолютно все.

Во-первых, апогей деятельности института Инквизиции — это не Средневековье, a XVI–XVII века (Средние века, напомним, заканчиваются 1517 годом — Реформацией) [32] . Во-вторых, этот институт вообще не занимался вопросами науки и прогресса — основной задачей Святейшей Инквизиции было выявление ересей. Если же кто из ученых и попадал «под горячую руку», то, как правило, это было связано с его политическими выступлениями или действительно неортодоксальными (или, прямо говоря, еретическими) богословскими взглядами. В-третьих, что самое главное, инквизиторы вообще никого не жгли — изначально максимально строгий обвинительный приговор, который могла вынести Инквизиция в качестве церковного суда, было отлучение от Церкви. В дальнейшем, когда государство и Церковь стали сближаться и, следовательно, преступления против веры стали государственными, материалы церковного суда стали передаваться для вынесения приговора суду светскому. Справедливости ради следует признать, что Инквизиция в поздний период своего существования использовала пытки, но в ту эпоху пытки были общепризнанным инструментом дознания.

Мы не будем здесь подробно рассматривать историю Инквизиции, так как она вообще не имеет отношения к православию. Упомянем лишь, в опровержение мифа о борьбе Церкви с наукой, о том, что астроном-гелиоцентрист Николай Коперник являлся уважаемым человеком своего времени, к Галилео Галилею предъявлялись претензии политического характера (его судили за памфлет против римского папы), а действительно казненный в результате приговора, вынесенного церковным судом, Джордано Бруно не был ученым.

В Православной Церкви также существовали церковные суды, и они занимались не только внутренними церковными проблемами, но и смежными с ними вопросами (например, делами об умыкании невест). Однако и в православии никаких осуждений и репрессий за те или иные научные взгляды не практиковалось. Для решения же конфликтных ситуаций вокруг богословских разногласий специальной «Инквизиции» не существовало: обличалась конкретная ересь, осуждались конкретные люди, ее придерживавшиеся. Ярким примером тут может послужить эпизод обличения новгородской ереси (она же «ересь жидовствующих») преподобным Иосифом Волоцким (1440–1515).

Тем не менее нельзя сказать, что представление о противостоянии Православной Церкви и науки взялось на пустом месте. Церковь и в самом деле очень консервативная среда и с осторожностью относится ко всякого рода новшествам. С этим, например, связана трагедия до сих пор не уврачеванного старообрядческого раскола в Русской Церкви. Да и в наше время любое вмешательство в естественный ход событий может быть воспринято церковным или, вернее, околоцерковным народом «в штыки». Например, печально известны случаи, когда православные люди отказываются от прививок или вообще от лечения, потому что «на все воля Божья», «врачи действуют не от Бога» или даже «лечиться грешно». Откровенно забавно выглядят демонстративные отказы некоторыми ревнителями от телевизора или Интернета, учитывая тот факт, что в наше время по телевизору регулярно выступают православные пастыри, а почти у каждой епархии есть свой сайт.

Однако все это не имеет отношения непосредственно к восприятию прогресса или науки Церковью. Церковь бережно охраняет свои традиции, часто и достаточно «неудобные», но не запрещает ничего того, что ее традиций прямо не касается. Так, например, по сей день в некоторых храмах (в основном монастырских) специально предпочитают не пользоваться электричеством, а только огнем свечей (даже паникадила — люстры — состоят не из лампочек, а из свечей). Но это касается только внутренней — уставной, богослужебной — жизни Церкви.

Наука же и образование касаются внешней по отношению к Церкви жизни. Единственное, что требуется от любого научного взгляда или изобретения, — чтобы оно не мешало вере.

Этот миф по своему настроению и содержанию очень близок к предыдущему. Но у него имеются и существенные нюансы.

Есть такая поговорка: «Входя в храм, снимают шляпу, а не голову». Православная вера действительно сложна для разума, поэтому человеку вполне допустимо верить сердцем. Более того: вера — это подвиг, во многом — сознательный волевой акт. Но для того чтобы уверенно находиться в согласии с церковным учением, человеку надо много думать, внимательно читать трудные для понимания тексты, исполненные глубокого философского и мистического смысла. В житии святого XX века преподобного Силуана Афонского есть такой эпизод: к нему приходит ученый и спрашивает: «Какие книги вы тут в монастырях читаете?» Силуан отвечает: «Исаак Сирин, Василий Великий и многие другие». Ученый удивляется и говорит: «У нас эти книги читают только специалисты, образованные люди!» [33] Другой современный подвижник, старец Паисий Святогорец, говорил еще более определенно: «Чтобы быть христианином, надо постоянно учиться».

Действительно, отцы Церкви часто писали сложным философским языком, использовали непонятные термины, поднимали очень серьезные мировоззренческие вопросы, на которые не могла ответить античная наука.

Но самым серьезным ответом на этот предрассудок может послужить то, что православное богословие является одной из самых сложных религиозных систем. В основе его лежит уникальное учение об Абсолюте — тринитаризм, триадологический догмат.

Учение о Троице утверждает: Единый и Единственный Бог существует «в трех совершенных ипостасях, неслитно соединенных и нераздельно разделенных, что и непостижимо, — в Отце и Сыне и Духе Святом». «Когда смотрим на Божество, на первую причину, на единодержавие, на единство и тождество Божества и… на движение и хотение, на тождество сущности, силы, действия и господства, — тогда воображаем себе одно. Когда же смотрим на то, в чем есть Божество, или… что есть Божество, и на то, что оттуда — из первой причины существует вечно, равнославно и нераздельно, то есть на ипостаси Сына и Духа, — то будет три, Коим покланяемся» [34] .

Эта небольшая цитата хорошо иллюстрирует, насколько тяжелую интеллектуальную работу должен проделывать православный христианин. Ведь данный текст рассчитан на рядового верующего.

Второй постулат, на котором зиждется православное вероучение, — о Богочеловечестве Господа Иисуса Христа. Приведем этот догмат полностью, каким он был принят на IV Вселенском Соборе в Халкидоне в 451 г.: «Поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинного Бога и притом истинного человека, с разумной душой и телом, единосущного Отцу по Божеству и притом единосущного нам по человечеству, во всем нам подобного, кроме греха. Рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в недавние времена также ради нас и ради нашего спасения — от Марии Девы Богородицы — по человечеству. Одного и того же Христа, Сына Господа, единородного в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением различие двух естеств отнюдь не нарушается, но еще более сохраняется свойство каждого естества, во единую ипостась и во единое лицо соединенных. На два лица не рассекаемого и не разделяемого, но одного и того же Сына и единородного Бога Слова, Господа Иисуса Христа».