Этим уважительным отношением к материальному миру христианство отличается от большинства философско-аскетических систем. Почти одновременно с христианским вероучением складывается философская система неоплатонизм, который часто считают вершиной античной философии. Согласно неоплатонизму, материя — это «не-бытие», начало зла. Характерно, что основатель этого учения Плотин (204–270), по упоминаниям своего ученика Порфирия, стыдился того, что у него есть тело. Конечно, в христианстве подобное немыслимо. Гностические концепции, в которых подчеркивался дуализм и антагонизм материи и духа, Церковью решительно отвергались и, если они пытались опираться на христианское вероучение, предавались анафеме. Более того: из сект гностического толка в Церковь принимали чаще всего через перекрещивание, даже если они считали себя христианскими [50] .

Необходимо отметить, что разнообразные формы смирения плоти (воздержание и пост), практикуемые во всем христианском мире, а в православном в особенности [51] , свидетельствуют не о пренебрежении материей, а, напротив, о почтительном отношении к ней. Тело — храм души, всякое излишество, невоздержание, всякий грех есть осквернение храма. Кстати, именно по этой же причине Церковь осуждала аскетические крайности. Так, например, согласно толкованию на 8 Апостольское правило [52] , самооскопившийся не может быть рукоположен во священники «как злоумышленник против собственной жизни и враг Божия создания». Очевидно, что членовредительство признается Церковью разновидностью самоубийства, которое, как уже было сказано, есть грех непростительный (разумеется, покаявшийся скопец, как и неудавшийся самоубийца, от Церкви не отлучается, но пастырем, по понятным причинам, быть уже не может). Но церковное право идет еще дальше: 51 Апостольское правило гласит: «Если кто, епископ, или пресвитер, или диакон, или вообще из священного чина, удаляется от брака и мяса и вина, не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что все добро зело, и что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил вместе и таким образом клевещет на создание: или да исправится, или да будет извержен от священного чина, и отвержен от церкви. Так же и мирянин». Мы еще будем говорить о христианском отношении к браку, а здесь обратим внимание на то, что удаление от мяса и вина допустимо как аскетическая практика, жертва Богу. Однако жертва может быть только добровольной и сознательной, Богу нельзя отдавать нечто дурное по своей природе. Обратим внимание, что первое чудо, совершаемое Христом, — это превращение воды в вино на свадьбе (Ин 2:1-11).

Другое дело, что христиане в принципе призваны к подвижнической жизни. В идеале каждый христианин должен быть готов оставить все ради служения Христу (ср.: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною» (Мф 10:37).

Но это свидетельствует лишь о том, что христианин не должен привязываться ни к чему в мире, не только к дурному, но и к хорошему, потому что и хорошее может отвлекать от главного — от Бога.

Этот миф не лишен некоторого реального основания. Его появление связано с тем, что среди православных святых больше монахов, чем мирян. Почти каждый день Церковь вспоминает какого-нибудь преподобного [53] или святителя [54] . Справедливости ради стоит заметить, что многие из этих святых принимали монашество после долгих лет благочестивой жизни в миру. Например, родители преподобного Сергия Радонежского, прпп. Кирилл и Мария, прославлены как преподобные, но их монашеству предшествовали годы честного брака.

Святых праведных [55] гораздо меньше, да и среди тех очень многие прославлены за подвижническую жизнь, практически за монашество в миру. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский хоть и был женат, но вел жизнь почти монашескую, жил со своей супругой как с сестрой, отличался крайней нестяжательностью и т. п.

Причина этого очень проста — в понимании православных монашество действительно является более «ровным», совершенным путем к Богу. Епископ Иларион Алфеев называет монашество уподоблением Христу: «Монашество по своему замыслу является подражанием образу жизни Христа. Евангельский Христос открывается нам как идеал совершенного монаха: Он не женат, свободен от родственных привязанностей, не имеет крыши над головой, странствует, живет в добровольной нищете, постится, проводит ночи в молитве» [56] .

Однако это не значит, что путь брака — плохой или неспасительный. Свт. Иоанн Златоуст писал: «Девство я считаю гораздо досточтимее брака; и однако чрез это я не поставляю брака в числе худых дел, но даже очень хвалю его» [57] . Путь брака является достойным, а брак — таинством Церкви. Более того: если о том, является ли таинством монашество, ведутся споры, то о браке даже вопрос такой в течение многих веков не вставал и не встает. Справедливости ради стоит отметить, что обязательное церковное благословение на брак, из которого возник современный обряд венчания, появился не в древней Церкви, а в V веке в Армянской Церкви и XIII–XIV вв. в Византии. Правда, в византийских же источниках монашество называется таинством значительно раньше: например, у св. Феодора Студита, жившего в VIII–IX вв. Супружеская любовь — это образ отношений Христа и Церкви. Другое дело, что живущие в миру люди противостоят гораздо большему числу соблазнов, преодолеть которые по человеческой немощи крайне сложно.

Монашество в целом от таких соблазнов ограждено. Тем страшнее оказывается внезапное или случайное столкновение с миром. Монах, по выражению одного старца, подобен оранжерейному цветку. Он живет в искусственно созданных идеальных условиях, но любое, даже незначительное изменение среды может его погубить. В наше время некоторые монахи живут в миру. Легко догадаться, что их подвиг должен быть гораздо выше, чем у монахов монастырских — иначе иночество окажется не спасительным «равноангельским» путем, а бесконечным падением.

В святоотеческой литературе есть прекрасный образ — лествица (лестница). Мы уже цитировали фрагменты творения прп. Иоанна Лествичника «Лествица» (полное название: «Лествица райская, Скрижали духовные»). Написанный в VI в., этот труд уже много столетий является руководством к духовному самосовершенствованию не только для монахов (для которых он был написан), но и для мирян. Интересна каноническая иллюстрация к книге (икона «Лествица»): по высокой приставной лестнице от земли до неба лезут монахи, а их пытаются столкнуть в ад бесы. На верхних ступенях инока поддерживают ангелы, но, соответственно, увеличивается и риск падения.