– Кто тебе сказал такую глупость? – Эдвард искренне удивился, услышав такое от этой рыжей ракеты, что сейчас непринужденно дожевывала очередную порцию шоколада. От Ольги Дмитриевны еще простительно, но за один вечер слышать одно и то же дважды уже опасно. Слухи порой страшнее настоящей правды, а остановить их практически невозможно, в них, как ни в чем другом, проявляются истерии общества большого количества людей, вынужденных чуть ли не ежедневно пересекаться с незнакомцами и получая куда больше информации о других, чем необходимо.

– Глупость? – Ульянка удивилась, – Так вы не на самом деле целовались, получается? – странно, что она расстроилась, придя к такому выводу, но поддерживать местные небылицы у Эдварда никакого желания не было. Дожевав, девчонка снова схватила Эдварда за ладонь двумя руками, – Она тебе что, не нравится?

– Умеешь ты вопросы задавать, – он даже опешил от такой прямолинейности. В лагере, видимо, все сговорились свести его с ума, но пока у них это успешно получается, задавая вопросы, на которые и сам не знает ответа. Во всяком случае, не позволяет на них себе отвечать, поскольку порой существуют такие вещи, какие должны оставаться в неведении, но почему-то здесь все требуют конкретики, прямых ответов, уверенности в чем-то. В чем вообще может быть уверен человек, которого в этот мир забросило неизвестно как и неизвестно какой силой? Только Ульяна еще не получила ответа на заданный вопрос и продолжала его держать за руку, – Конечно, Алиса хорошая девочка, она не может не нравиться…

– Я не об этом! – вякнула Ульяна настойчиво, окончательно выбивая его из состояния душевного равновесия и заставляя пожалеть, что вообще начал этот разговор, – Алиска так и мне нравится, и вообще всем! Я тебя спрашиваю, тебе она нравится? – это уже допрос какой-то, но допросчик не в том положении, чтобы выбивать из него требуемые ответы.

– А почему ты вообще спрашиваешь? – спросил Эдвард, вставая на ноги, и Ульяне пришлось смотреть на него снизу вверх, что, по идее, должно ее несколько успокоить и снизить настойчивости. Жаль только, что девочка не подозревает о таких психологических приемах, упрямо разглядывая его с высоты своего небольшого роста.

– А потому, что Алиска моя подруга, – упрямо выдал этот ребенок, уверенный в своей правоте, – И не хочу, чтобы ее кто-то обижал! Вот почему!

– Я и не собираюсь ее обижать, – Эдвард почувствовал себя последним идиотом, снова опускаясь к Ульяне. Пионеры, периодически выходившие из столовой, бросали на них, стоявших в стороне, в тени ближайшего дерева, удивленные взгляды, но подойти и поинтересоваться, чем же здесь занимаются, не набирались храбрости. Тем лучше, Эдварду хватало одного навязчивого собеседника, второго бы он просто не выдержал, в лучшем бы случае отправив искать вчерашний свет парой крепких выражений. А вот с Ульяной действовать приходилось осторожнее, – Сладкоежка ты местная, как ты только могла подумать, что я могу обидеть Алису?

– А вот можешь! – сказала девочка уверенно, – Она первую неделю вообще почти ни с кем не общалась, разве что со мной только… Да и то лишь потому, что мы жили в одном домике. Чего ты думаешь, она такая драчливая?

– Стоп! Полегче! – приостановил ее Эдвард, – Вот мне только не хватало урока психологии от маленькой девочки! Тем более, у всех на глазах… Значит так, ты сейчас идешь домой, а я тебя провожу. И по пути закончишь фразу, что сейчас начала. Устраивает? – стукнул Ульянку по носу пальцем, но она только заулыбалась.

– Идет, белобрысый! Только смотри у меня! – она пригрозила кулачком, – Я тебе за Алиску такую жизнь в лагере устрою, мало не покажется! Понял меня? – свернуть ей шею ничего не стоит, просто прямо сейчас одной рукой схватить за подбородок, а второй прямо за горло, резкое движение в разные стороны, и еще не до конца окрепшие позвонки просто разойдутся, после чего следует быстрая и болезненная смерть. Хотя бы для того, чтобы приучить к пониманию, что нельзя угрожать, не обладая реальной силой, но, конечно, так бы Эдвард не стал поступать, мелькнувшая мысль исчезла так же быстро, как и появилась, и вместо этого лишь погладил ее по голове, согласившись с выставленным ультиматумом.

Одинокие фонари лагеря светили буквально себе под нос, а света окон не хватало даже на то, чтобы осветить улицу перед ними, так что аллеи лагеря стояли почти в полной темноте, освещаемой лишь слабыми белыми точками в небе, но для Эдварда, привыкшего к темноте, здесь света хватало, чтобы видеть даже мелкие детали окружения. Зато Ульянка снова схватила его за руку, словно боясь потерять, быстро сориентировавшись на местности, уверенно повела в сторону их с Алисой домика.

– Алиска хорошая, ты не думай, – продолжила она, когда шли через площадь, – здесь хотя бы освещенной фонарями, но дальше темнота уже уверенно вступала в свои права, – Она… она не любит никого к себе подпускать, мне кажется. А таких, как ты, особенно, – хитро прищурившись, сказала Ульяна, глянув на Эдварда.

– А я это какой? – спросил он, откладывая в памяти дорогу, чувствуя, что к домику Алисы еще предстоит возвращаться.

– А такой, что ты ей понравился, – показала язык Ульяна и, отпустив его руку, отбежала на несколько шагов вперед, словно играя в какую-то ей одной понятную игру, – Ты сам еще не понял, что ли?

– Так, разведчик малолетний, подойди и объяснись немедленно, – Эдвард терпеть не мог, когда предположения, от которых он постоянно отказывался и не желал признавать, кто-то другой произносит вслух, причем кидая их ему в лицо, – С чего ты это взяла? Опять чьи-то сплетни? Или она сама это тебе сказала?