Не нарушая творческое одиночество, Эдвард осторожно подошел с неосвещенной стороны рядов лавок, скрытый тенью разросшихся деревьев и практически невидимый со сцены, вслушиваясь в мелодию, отчего-то грустную, отчего-то радостную, какую-то единственную эмоцию уловить было сложно. Алиса словно играла не только на гитарных струнах, но и на струнах души каждого, кто ее сейчас слышал. Наконец, подойдя достаточно близко к той грани, где может быть, Эдвард остановился, прислонившись к морщинистому стволу дерева и наблюдая за ее игрой.

Алиса… Наивная и шебутная девчонка, отгородившая ото всех своим агрессивным, но наигранным темпераментом, встреченная им здесь с первого дня. Такая милая, странная и двуликая, как и он сам… Зачем же ты позволяешь себе такие глупости? Зачем тебе только сдался белобрысый парень, появившийся на пороге вашего уютного мирка, сам еще не знающий, кто он такой? Эдвард вздохнул, наблюдая, как дышит девушка, практически попадая в ритм мелодии, ни на секунду не отрывая взгляда от гитарных струн. От таких, как он, надо бежать, сломя голову, не позволяя себе даже задумываться, в чем причины такого поведения. И уже тем более, в таких, как Эдвард, нельзя влюбляться, это непростительная ошибка, за которую потом все равно приходится расплачиваться. Может быть, здесь он всего лишь странный парень, но ведь она даже не знает, что прячет за этим внешним фасадом. Глупышка… милая, очень милая глупышка… Эдвард еще раз вздохнул и поправил ногу, стоявшую в не очень удобном положении, случайно зацепив веточку, тут же предательски хрустнувшую. Демон бы побрал эти деревья, со всеми их ветками и листьями! Спалить их всех в Бездну с корнями парой тонн напалма! Затаив дыхание, замер, поскольку Алиса подняла голову, прервав мелодию. Девушка всматривалась в темноту, пытаясь обнаружить источник звука, но ее глаза все же не были так приспособлены, как у Эдварда, родившегося в мире вечной ночи, и кроме утопающих в темноте лавок и деревьев ничего не видела.

– Эд? Это ты? – спросила темноту с потаенной надеждой, отчего сердце Эдварда, стоявшего всего в нескольких шагах в стороне, глухо и гулко застучало, следом ухнув куда-то в самую глубину грудной клетки. Зачем? Зачем именно его имя? Ты что, не понимаешь, что тем самым только выдаешь себя? Зачем же…

– Ульян? – Алиса снова позвала, но и в этот раз никто не отозвался. Разочарованно вздохнув, девушка поднялась на ноги и, носком босоножки отключив усилитель, выдернула шнур гитары. Концерт окончен, артисты расходятся… Что ж, значит, и ему пора уходить, пока еще не обнаружен. И в этот раз предельно осторожно ступая по траве под ногами, Эдвард направился обратно к своему домику.

Даже в той ночной темноте, что окутала «Совенок», выйти к его нынешнему жилищу, что теперь делил с вожатой, было просто, куда сложнее оказалось заставлять себя ни о чем не думать, оставляя в голове холодную пустоту, поскольку мысли так и рвались наружу, упорно стучась в корку подсознания. Не сейчас, не время… Эдвард, остановившись перед дверью в домик, несколько раз глубоко вздохнул и, закрыв глаза, использовал одну из тех методик, что способствовала очищению сознания, выученную за долгие годы походов в самые отдаленные уголки известного им пространства. Ее суть состояла в том, чтобы намеренно сосредотачиваться на каждой мешающей чистоте сознания мысли, определять ее, закрывать в рамки и спокойно отставлять в сторону, либо же вовсе выбрасывать за пределы сознания, если больше не пригодится. Первое место в голове сейчас занимала Алиса, воспоминания о том, как провел с ней этот день, разговор с Ульяной, поставившей перед ним свершившийся факт, которого намеренно избегал, и, собственно, эта самая вечерняя прогулка… Отбросить все, выцепить, разложить и успокоиться. Сейчас не место таким вопросам, все можно решить завтра, когда решит самую важную на сегодня задачу.

Голове стало легче, она освободилась от лишнего мусора, сейчас уложенного и отложенного на завтра, позволив мыслям заняться более важными вещами, а именно сегодняшней вылазкой в администрацию. Первым шагом необходимо показаться на глаза вожатой, столь неудачно оказавшейся его соседкой, конечно, желательно иметь такой домик в личном распоряжении, но не убивать же, в самом деле, Ольгу Дмитриевну. Слишком много ненужных вопросов это вызовет… Постучавшись, Эдвард услышал из-за двери недовольное «входи» и зашел внутрь.

Ольга Дмитриевна была еще в форме, явно его дожидаясь, но из-за позднего времени уже едва раздвигала веки от накатившейся сонливости. Спасенный ее усталостью, Эдвард лишь отделался легким «завтра поговорим», после чего снова был выставлен за дверь, вынужденный ждать, пока вожатая переоденется, наблюдая за ночным небом и против воли раздумывая, зачем он вообще в этом «Совенке». В совпадения и случайности не верил, а мысли о том, что это все может быть его предсмертным бредом, откатывались все дальше и дальше, буквально разбиваясь о нелогичность этого лагеря. Его сознание, пусть даже пораженное кислородным голоданием из-за остановившегося сердца, просто не в состоянии выдумать подобный бред, где слишком много всего столь незнакомого ему. Здесь было что-то другое, куда более сложное и явно более интересное…

Ольга Дмитриевна постучала в дверь изнутри, сообщив, что переоделась, и теперь он тоже может зайти в домик, чтобы получить свои положенные несколько часов сна. Раздевшись и повесив одежду на спинку кровати, чтобы потом легче и без лишнего шума ее можно достать, Эдвард повалился на кровать, открыв глаза и разглядывая стыки досок потолка над головой, занимая именно свой мозг какой-либо работой, только не давая ему успокоиться. В состоянии такого вот ожидания легче всего пропустить тот момент, когда организм начинает отключаться, постепенно переходя в режим сна.

Хорошо хоть, ждать только долго не потребовалось, уже через несколько минут со стороны кровати его соседки доносилось равномерное посапывание, вожатая за этот день действительно набегалась и изнервничалась, отключившись практически сразу, как только голова коснулась подушки, но Эдвард еще выждал некоторое время, прежде чем снова покинуть домик. Осторожно, поскольку в ночной тишине половицы пола предательски громко скрипели, он слез с кровати и, убедившись, что вожатая действительно спит, надел форму. Сейчас будет лучше в ней, чем в своем комбинезоне и керамитовых сапогах, точно не предназначенных для тихих операций. Еще раз оглянувшись на вожатую, вышел за дверь и осторожно закрыл за собой дверь, замок тоже щелкал даже слишком громко, но, к счастью, не настолько, чтобы прервать сон уставшего человека.