Шрифт:
– Я врал тебе, – всхлипывая, отозвался Грейсон. – Прости меня. Я все время врал.
– О чем ты?
– Я больше не могу. Не могу это держать, – шептал Дик, пытаясь вцепиться в него и спрятать лицо. – Я помню все. Каждый день. Каждую пытку. Я помню, как он сломал меня.
– Расскажи, – глухо попросил Джейсон, не переставая гладить брата по голове. – Птичка, расскажи мне все. Тебе будет лучше, я обещаю. Только давай вернемся в постель, ладно? Тут сидеть очень холодно.
– Давай, – согласился Дик.
Они устроились в кровати через несколько минут. Дику потребовалось немного времени, чтобы привести себя в чувство и прополоскать рот. Тодд не возражал. Помогал, если требовалось и сам устроил трясущегося Грейсона под одеялом, устраиваясь напротив.
– Рассказывай, – шепнул Джейсон, боясь, что громкий голос спугнет Дика, отобьет желание поделиться тем, что разрывало изнутри.
– Я не знаю, сколько дней прошло к тому моменту, – тихо начал брат. – Я тогда уже слишком плохо думал и пытался вцепиться хотя бы в одну свою мысль. Он мучил меня. Уже некоторое время. Возможно час…
Кричать Дик уже не мог. Он только тихо поскуливал от боли, держа в голове последнюю спасительную мысль.
«Я должен вернуться, чтобы сказать Джейсону, что простил».
Серия ударов хлыстом, видимо, не возымела должного эффекта, поэтому Ник Эдриан взялся за нож. Грейсон ожидал порезы, ожидал, что наемник вновь начнет разрезать и углублять его рану. Но Ник только окинул его взглядом. А потом приблизился.
– Интересно, у тебя ценная шкурка? – едко поинтересовался он, хватая Дика за подбородок. – Что если я сниму ее с тебя?
Грейсон хрипло выдохнул, так и не осмелившись поднять взгляд. Он боялся этого человека и ненавидел. И мечтал выбраться. Что-то в голове подсказывало, что есть те, кому Дик небезразличен. Кто не станет его мучить.
Нож несколько раз скользнул по телу прямо рядом с раной, которая когда-то была ожогом.
Наверно, отключиться не дал наркотик. Он же обострил ощущения. Дик чувствовал, как кожа отделяется от тела, как лоскут тянется вслед за ножом, как хлещет кровь. Он даже не кричал: верещал, тщетно пытаясь потерять сознание и не чувствовать боли. По щекам бежали слезы.
– Стоило сделать это раньше, – словно наслаждаясь криками, проговорил Ник, срезав первый кусок кожи. – Теперь будешь сговорчивее?
Упрямый пленник не ответил, всхлипывая и тихо подвывая. Эдриан усмехнулся. Еще несколько надрезов Дик почти не почувствовал, полностью поглощенный болью в правой стороне тела. А потом эту боль перекрыла другая.
– Пожалуйста, – пролепетал Грейсон, сдаваясь боли. Сил кричать уже не было. – Хватит. Пощади.
– Ты что-то сказал? – насмешливо поинтересовался Ник, продолжая снимать с него кожу. – Я не расслышал.
– Я все сделаю. Пощади.
– Слишком тихо, – прошипел наемник, делая резкое движение. Дик вскрикнул.
– Пощади! – из последних сил завопил он. – Пожалуйста!
– Почему я должен это делать?
– Я буду… – опасаясь, что его мучения продолжатся, Грейсон пытался говорить громче, но выходило это скверно. – Буду… подчи… няться. Пожалуйста. Хватит.
Щелчок. А в следующее мгновение Дик упал, практически распластавшись на полу. С огромным трудом ему удалось встать на четвереньки.
– Тебе больно? – неожиданно заботливо спросил Ник, присаживаясь так, чтобы можно было смотреть пленнику в глаза. Пусть даже и держа его при этом за волосы.
Грейсон кивнул. Для того, чтобы что-нибудь сказать, сил не осталось.
– Хочешь, чтобы боль прекратилась?
Снова кивок. Он хочет. Он безумно хочет забыть, что такое постоянная боль. Плевать на своим мысли и убеждения. Это предложение куда ценнее их.
– Ты должен убить Красного Колпака, – почти прошептал Эдриан. – Это из-за него тебе больно. Ты сделаешь это?
– Да, – едва слышно выдохнул Дик.
Ему предложили способ избавиться от боли. И он не собирался отказываться от предложения.
– Хорошо, – Ник оскалился. – Но чтобы добраться до него, тебе придется выполнять мои приказы. Ты будешь слушаться, Ричард?
– Да, – повторил Грейсон. Ноги его больше не держали.
Наемник несколько секунд внимательно изучал его взглядом, пытаясь понять, насколько сломлен пленник.
– Вот первый приказ, – с нескрываемой издевкой в голосе произнес он, протягивая Дику окровавленный кусок. – Ешь.