Феликс приехал в Кремль в самом разгаре дня, в то время, когда полуденное солнце уже начинает свой завершающий цикл и постепенно опускается к горизонту. Свердлов наблюдал за этим природным явлением из окна своего кабинета с такой тщательностью, что любому служащему могло показаться, будто острый взгляд поверх пенсне буквально отмеривает расстояние от светила до земли и мысленно, с такой тщательностью, высчитывает точное время её заката. В момент, когда солнце скрылось за сероватым облаком, и внимание Свердлова рассеялось, в кабинете появился бывший председатель Чрезвычайной комиссии. В отличие от недавнего визита в штаб левых эсеров, Феликс не был намерен держать себя в руках: лицо, цвета алебастра было искажено злобным оскалом, а руки до хруста в суставах сжались в кулаках. Хотел он уничтожить напротив сидящего – будет мягко сказано. Но причины всего происходящего вокруг Дзержинского в последнее время были слишком размыты, каждая частичка истины расколота и как мозаика раскидана в разные углы – попробуй, собери в одиночку. Поэтому прежде чем применять насильственные действия, к которым он так принуждённо склонен, чекисту нужны были объяснения. Именно объяснения, а не ответы – Дзержинский их прекрасно знал.

– Ведь я тебя предупредил, – прошипел он, устремляясь к столу, за которым восседал Свердлов. – Почему тебе было сделать тоже самое так сложно?

– Успокойся, Феликс… – рассеяно произнёс еврей, проведя рукой по воздуху некие манипуляции. Дзержинский, как бык на красную тряпку, отреагировал на жест и с огромной силой ударил ладонью по столу, чтобы наглые чёрные глаза прямо смотрели в его – без сарказма и легкомыслия. – Ты что творишь?! Это каштан, между прочим…

– Меня беспокоит то, что тебя интересует сохранность состояния мебели больше, чем сохранность жизни людей, – повысив голос, разозлился «Железный Феликс». – Какого чёрта, Яков, ты отдаёшь приказы ЧК?

– О, какие умные вопросы! – картинно воскликнул Свердлов. – Я уж было думал, тебя беспокоят царские выродки. Поди, жалко стало – ан нет…

– Ты обещал, что Романов будет предан суду, Яков, – чекист угрожающе навис над столом, отчего Свердлов невольно вжался в стул, – ты обещал не искать знание Каббалы. Более того, ты первый нарушил законы Конституции, которую сам же и принял на съезде.

– А Романов и был предан суду, – Свердлов хищно облизнулся. – Так, чтобы никому не было лишней мороки. Идёт Гражданская война, наше общее дело – мировая революция висит на волоске.

– Самосудом ты движешься в сторону от нашего общего дела! – пламенно возражал Дзержинский. – И сколько бы не было предупреждений и знаков…

– Я не по своей воле совершил, как ты говоришь, самосуд, – перебил его Свердлов, – а по воле ордена. Судить лишь по увиденной картинке, Феликс, слишком предвзято, особенно с твоей стороны – да, орден не дал мне выбора! Не нам был предоставлен этот шанс, помнишь, а Керенскому. Он целый год готовился и целился в Романова. И потому необходимо было захватить власть так скоро…

– Ты противоречишь сам себе, – огрызнулся чекист. – Полгода назад ты божился, ты клялся, семья Романова не пострадает ни при каких обстоятельствах, значит, тебе нельзя доверять. Я поинтересуюсь хотя бы у Кроули – что за игры они устраивают! …А что скажет Владимир Ильич? Он знает?

– Ещё нет, но только пока, – смело прошипел Свердлов. – Феликс, орден в начале лета дал команду исключить тебя. Я не знал, как сказать, а теперь тебе ни мне, ни тебе больше нечего терять.

– По какой причине? – насторожился Дзержинский, впиваясь ядовитой зеленью в чёрные бусины. – Уж ли не из-за того, что я поддерживаю Владимира Ильича?

Свердлов исподлобья взглянул на Дзержинского и отрицательно покачал головой.

– Дело в том, что ты занимаешь маргинальную позицию в политике, а они не любят неопределенных людей.

– Зато самых жестоких? Ради Каббалы убивать невинных детей?!

– Они были царской крови…

– Они были детьми! – Дзержинский снова повысил голос. – Если бы я был председателем ВЧК, я узнал об этом и присёк незамедлительно!

– Феликс, – Свердлов постарался придать своему голосу максимальное спокойствие, и проговаривал слова, чуть ли не по слогам, – теперь «белые» не смогут использовать козырь в своём рукаве. У нас не было другого выбора. Пойми, что наследников на престол не существует, и им не за кого будет воевать.

– Не за царя они воюют, а за власть, – чекист в бессилии отпрянул от стола. – Теперь я понимаю: ослаб я, ослаб. Не могу заглянуть более в твои мысли.

– Почувствую себя обычным человеком, Феликс, – довольно ухмыльнулся Свердлов. – Ты же так долго этого хотел. Теперь наслаждайся…

За спиной Дзержинского хлопнула дверь. Он обернулся, а Ленин мрачно и тяжело прошёл вдоль паркета, остановившись параллельно с ним.

– Феликс, ты знал? – тихо спросил Вождь, даже не взглянув на чекиста. Получив отрицательный ответ, предсовнаркома сухо произнёс. – Иди, ни к чему тебе будет всё это слушать.

Дзержинский едва заметно кивнул. Он был удовлетворён тем, что Ленин сделает выговор товарищу, но неуёмное желание узнать то, что обсуждают за глаза, горело в душе лютым пламенем. «Железный Феликс» думал, что диалог пойдёт не только о Романовых, потому что он был слишком умным для слепо преданного фанатика, но слишком интеллигентным и гордым, чтобы подслушивать. Спускаясь по лестнице в вестибюль, с камнем на сердце чекист обратил взор вверх с каким-то неуёмным противоречием. «Король умёр. Да здравствует король», – пронеслось в его сознании, хотя, прекрасно зная, из-за кого все пытки и мучения выпали на его долю, из-за кого и началась эта революция, Дзержинский покачал головой – нет, о не жалел о бывшем императоре. Жаль было детей…