— Вон там, в полутора километрах отсюда по шоссе есть заправка. Вот и взбодритесь. Там вам нальют не только кофе, но и бензин. А то у вас уже всё на нуле, — ехидно посоветовала блондинка.

— У меня на нуле?!

Уязвлённая мужская гордость требовала немедленно доказать обратное, поэтому Макс просто сгрёб свою визави в охапку и со знанием дела поцеловал.

Поначалу опешившая от такой наглости Джил обнаружила, что сам процесс ей далеко не неприятен. Более того, ей определённо это нравилось. От глубокого чувственного поцелуя сердце застучало чаще, мысли о субординации как-то сами собой выветрились из головы. От рыжего тонко пахло каким-то парфюмом, его губы были мягкими и нежными, и он настолько уверенно держал её в объятиях, как будто имел на это полное право.

Где-то рядом громко залаяла собака, и девушка, внезапно опомнившись, оттолкнула от себя напористого кавалера.

— Я смотрю, сменой декораций вы себя не утруждаете, мистер голая задница, только партнёрши разные? Будьте любезны избавить меня от этого кастинга и займитесь поисками другой актрисы на главную роль в вашем очередном низкопробном фильме для взрослых.

Джил нажала кнопку на ручке, чтобы разблокировать предусмотрительно запертую Максом дверь и выскочила из машины. Он не сделал попытки её удержать. Его глаза улыбались. Теперь она могла говорить, что угодно. Интуиция ему подсказывала — рыбка попалась на крючок. И, чёрт возьми, рыбалка давно не доставляла рыжему такого острого удовольствия.

========== Глава 126. ==========

Этой же ночью Дэн сильно пожалел о своей благотворительной акции «Приюти Роджера», причём как минимум трижды. Мало того, что навеянные недавними эротическими снами мысли навязчиво угнездились у него в голове, так теперь они ещё и получили тематическое звуковое сопровождение.

Вот уж на что он никогда раньше не мог пожаловаться — так это на плохую звукоизоляцию в старинном здании. Однако сейчас протяжные страстные стоны и подозрительно ритмичные глухие стуки доносились сквозь солидную каменную стену так ясно, как будто она была декорацией из гипсокартона.

— Всё-таки хорошо, что у неё их не два, — пробормотал Ривенхарт, затыкая уши подушкой. — Лишь бы кровать не сломали… Хотя нет, это уже не на кровати,— заключил он, — там так долбить нечему. На столике, что ли? А что, вполне…

Воображение тут же нарисовало перед ним пикантную сцену — впрочем, с совершенно другими действующими лицами.

Какое-то время Дэн честно пытался уснуть, но поймал себя на мысли, что теперь нарочно прислушивается. Он ворочался, чертыхался, и когда воцарившаяся обманчивая тишина вновь была прервана характерными звуками, — не выдержал и решил уйти спать в мастерскую.

Уснуть на узком коротком диванчике было не так-то просто. Дэн уже пожалел, что не догадался захватить с собой из спальни подушку — пара декоративных диванных были слишком маленькими и жёсткими, к тому же обильно украшенными довольно колючей вышивкой. Пахло уайт-спиритом, маслом и резервирующей жидкостью, поэтому довольно скоро он не выдержал и встал, чтобы открыть окно. Холодный осенний воздух заставил его поёжиться и завернуться в тяжёлую бархатную драпировку из натюрмортного фонда.

В конце концов ему удалось устроиться поудобнее и задремать. Сон был тревожным и странным, полным каких-то невнятных образов и быстро сменяющих друг друга сцен, которые оставляли после себя смутное гнетущее впечатление.

Ему снилась узкая скрипучая винтовая лестница, по которой он долго-долго поднимался куда-то, волоча за собой что-то тяжёлое неудобное, вроде старинного кофра. Его ноша то и дело застревала на поворотах и задевала за углы стен. Кругом пыль, осыпавшаяся штукатурка, клубы серой паутины под едва теплящимися настенными лампами. Дэну было трудно дышать, острый, обитый железом угол кофра в самые неподходящие моменты чувствительно поддавал под колени, так что пару раз он едва не загремел вниз по ступенькам, но свой груз упрямо не отпускал.

Потом ему казалось, будто он зовёт кого-то, но смутные тени на огромном, слабо освещённом пространстве, которые представлялись то людьми, то деревьями, то причудливыми застывшими животными исчезали, когда он к ним приближался и вновь возникали за спиной. За ними определённо кто-то был, кто-то живой, настоящий, дышащий — изредка Дэну краем глаза виделось мелькание чего-то золотистого, но тени тут же сгущались и перетекали друг в друга, не давая сосредоточиться. Он был уверен — стоит ему только вспомнить нужное имя, как морок развеется и он наконец найдёт то, что ищет. Но имя вертелось на кончике языка, неуловимое и до боли знакомое, казалось, ещё совсем чуть-чуть и…

Дверь, тяжёлая дубовая дверь, чем-то напоминающая вход в его собственную мастерскую. Он даже не касается её. Она открывается сама, со скрипом проворачивая позеленевшие несмазанные петли. За дверью оказывается море. Дэн идёт по самой кромке прибоя, ветер треплет его волосы. Перед ним следы на песке, и он должен успеть наступить на каждый, пока их не смыло волной. Вдруг следы исчезают, он поднимает глаза и видит Кору. Она стоит на камне, как Венера Боттичелли, и протягивает к нему руки. Ветер шумит всё сильнее, и Дэн не слышит её слов. Он хочет подойти ближе, но вместо мелководья под ногами у самого берега внезапно оказывается непреодолимая глубина. Он зовёт любимую, но за её спиной, далеко-далеко в море, встаёт тёмная волна и катится, катится всё ближе и ближе, громадная и неумолимая, накрывая их обоих, обрушиваясь всей непомерной тяжестью и выбивая воздух из лёгких, и Кора исчезает за ней, как за завесой, чтобы никогда больше не появиться. Вместо того, чтобы родиться из морской пены, Венера тает в ней без следа.