— Это «стамбулийцы» посылают? — спросил я.

— Нет, наши устроились в экспедиции Главной почты, — ответил Розенталь, — надо бы и тут найти «крысу». Узнайте у товарища Искела, кто из партийцев состоит на службе в почтамте.

Я дал согласие подыскать «крысу». Через несколько дней мне дали серьезное поручение: разоблачить в трехдневный срок одного сотрудника — финна «Освальда I», продавшего военному атташе Бобрищеву план предполагаемой постройки новых ангаров и чертежи миноносцев, якобы похищенные из финского Главштаба. За этот «важный» материал Бобрищев уплатил 200 долларов и препроводил при обширном докладе в Главштаб РСФСР. Вышел скандал! Его вызвали к прямому проводу и сообщили, что чертежи являются перерисованными из немецкого довоенного сборника рисунками старых типов с приделанной лишней трубой и орудиями Крезо.

Освальду об этом не сообщили, наоборот, ему выдали дополнительную премию в 5000 марок и назначили в мое распоряжение с повышением оклада.

Бывший писарь по вольному найму Свеаборгской крепости, пьяница и вообще темная личность, занимавшийся тайной продажей спирта, наркотиков, — Освальд вел широкий образ жизни.

Играл в клубах и пьянствовал в обществе офицеров.

Так как он был беспартийным, его услугами пользовались Бобрищев и Розенталь за свой риск. Он снабжал их «совершенно секретными» документами и получал громадные гонорары. Помимо этого, в его обязанность входило распускать те или иные слухи по указке своего начальства. Если нужно было бросить на кого-либо тень подозрения, послать анонимное письмо в полицию, очернить эмигранта — Освальд был на высоте своего призвания.

Я собрал о нем подробный материал и, уже зная, с кем имею дело, решил убрать его.

Поручив ему добычу фотографических снимков пороховых погребов, расположенных в N, я выдал аванс в 4000 марок на покупку аппарата и столько же на подкуп караула.

Освальд обещал явиться ко мне через два дня на квартиру Мууконена.

О данном поручении я сообщил Розенталю и Бобрищеву, а к Освальду поставил наблюдение.

И выяснилось неожиданное: Освальд никуда не поехал. Просидел в своей квартира два дня и вечером явился на условленное место с аппаратом и снимками.

Я принял задание, поблагодарил и спросил:

— Тяжело было, а?

Он улыбнулся и, нагло взглянув на меня, проронил:

— Еще бы! На пулю шел.

Сославшись на переданное мне поручение дать ему новое задание, еще рискованнее, но зато оплачиваемое в сумме 500 долларов, я попросил его прибыть вечером в Бренде и ждать меня около кафе.

Я сообщил, что прибуду на моторной лодке.

Когда Бобрищев узнал о подготовленной ловушке Освальду, он сделал распоряжение «Коммунару» ожидать груза в районе Аренсгрунда.

Моторная лодка обогнула «опасные» места, пронеслась мимо крепости и взяла курс на Ревель. Освальд, Фишман и я сидели в каюте и вместо дела занялись выпивкой.

Фишман расхваливал Освальда, подливал в стакан коньяку и был навеселе.

Около полуночи мы сдали опьяневшего агента матросам «Коммунара». Его снесли на судно.

— Сдайте его в «особотдел» — приказал Фишман наклонившемуся за борт капитану.

— До свидания, товарищи! — воскликнула с борта группа матросов.

«Коммунар» взмылся винтами и пошел на восток…

Мы повернули обратно, к мигавшему в молочно-сером тумане плавучему маяку.

Прошло уже девять месяцев со дня моего прибытия в Финляндию, и все время «сопутствовал» успех…

Агенты сменялись новыми «номерами», предписания и различные приказы сыпались из центра ежедневно, и мой «оклад» поднялся до 20 000 финских марок. В ноябре меня внесли в списки комячейки при полпредстве, и я стал «своим», партработником. Через мои руки переходили иногда значительные суммы Мопра, Комитерна и IV отдела Генштаба РККА. В сентябре агент Коминтерна, курьер «Аркоса» Рольмгрен передал мне для передачи шведской компартии 250 000 крон, в октябре я переслал «магнату» эстонской компартии Анвельдту — 2 000 000 эстонских марок в Пернов, и, наконец, в ноябре 1 000 000 франков было поручено уплатить предъявителям мандата на имя Деграна, «комиссионера» Лионской шелковой мануфактуры. Так и было написано в приказе: комиссионеру Лионской шелковой мануфактуры.

Я посетил в первоклассном отеле представителя французской фирмы Леграна.

На столе образцы различных тканей, альбомы с отрезами шелка и бархата.

«Комиссионер» — упитанный, краснощекий, полный брюнет, носящий французскую фамилию по подложному паспорту, значился в списках иностранного отдела ВЧК под кличками «Сертинский-Бей», «Паша», «Инсаров» и «Тер-Акопов».

До большевиков его просто нарицали портной Моисей Зеленый, уроженец местечка З. Полтавской губернии.

Если Зеленый превратился в Леграна, то Рольмгрен насчитывал девять фамилий и на каждую имел паспорт, выданный «всемирным паспортным отделом» — ВЧК.

Этот курьер представлял интерес как «человеческий документ».

По словам самого Рольмгрена, он был до войны стюартом американской пароходной компании, потом чиновником полиции в Вест-Индии и к большевикам перешел в 1918 году, дезертировав из Экспедиционного корпуса, прибывшего на Мурман.

Вторично довелось встретить его через несколько недель при таких обстоятельствах: на одной из конспиративных квартир, куда меня срочно затребовал прикомандированный к резиденту представитель Особого отдела бывший лейтенант Миклашевский-Быстров, меня ожидало… общество.