Лидия в ошеломлении лишилась дара речи. Всю жизнь только Нэт понимал их семейный язык – все, что никак не объяснишь чужим: что книга или платье – не просто вещи, которые читают и носят; что внимание сопряжено с ожиданиями, и они сыплются на тебя снегопадом, заваливают, расплющивают. Все слова верны, однако Нэт говорит незнакомым голосом, и они тривиальны, и резки, и пусты. Так их услышали бы другие. Брат ей уже чужой.

– Мне пора, – сказал он.

– Погоди. Нэт, погоди. Послушай.

– Господи боже, только этого мне не хватало. – И во вспышке обиды Нэт прибавил: – Может, Джеку нажалуешься на свои проблемы?

Он тогда не знал, как будет мучить его эта фраза. Грохнул трубку на рычаг, и в груди кольнуло виной – будто едкий пузырек лопнул. Но издали, из кокона праздничного жара и шума, Нэт смотрел на мир иначе. Все, что вблизи зловеще заслоняло горизонт – школа, родители, жизнь, – скукоживалось и исчезало, стоило лишь отступить на шаг. Не подходи к телефону, когда они звонят, рви их письма, сделай вид, будто их вовсе нет на свете. Начни с чистого листа – ты новый человек, у тебя новая жизнь. Проблема только в географии, решил он (если ты еще не пробовал порвать семейные узы, такая уверенность дается без труда). Еще чуть-чуть – и Лидия тоже уедет учиться. Еще чуть-чуть – и она тоже разрубит эти цепи. Нэт влил в себя остатки пива и пошел за следующей бутылкой.

Дома, в одиночестве сидя на площадке, Лидия еще долго обеими руками сжимала трубку. Слезы, от которых перехватывало горло, уже высохли. Внутри ровно курился жгучий гнев на Нэта, в ушах звенели его прощальные слова. Только этого мне не хватало. Он обернулся другим человеком – и этому человеку плевать, что он нужен Лидии. Этот человек сказал ей гадости, нарочно сделал больно. Она и сама становилась другим человеком – человеком, который бьет сестру по лицу. И сделает больно Нэту – пусть знает. Может, Джеку нажалуешься на свои проблемы?

Наутро в понедельник она надела свое самое красивое платье с воротником-хомутом, все в красных цветочках, – отец купил осенью. «Кое-что новенькое к новому учебному году», – сказал он. Они пришли за тетрадками и ручками, и он углядел это платье на манекене в витрине. Джеймс любил покупать Лидии платья с манекенов – считал, раз платье на манекене, значит, все такие носят. Последняя мода, верно? Каждой девушке нужно платье на особый случай. Лидия старалась одеваться понезаметнее: спортивная куртка с капюшоном и вельветовые брюки, однотонная блузка и джинсовые клеша, – и понимала, что в таких платьях ходят на свидания, но сама-то на свидания не ходила. Месяцами платье висело в глубине чулана, но сегодня Лидия стащила его с вешалки. Тщательно расчесала волосы на пробор, прямо по центру, и пристегнула сбоку красной заколкой. Кончиком помады обвела контур губ.

– Какая ты красавица, – за завтраком сказал Джеймс. – Глаз не оторвать, прямо Сьюзен Дей [42] .

Лидия улыбалась и не произнесла ни слова – ни когда Мэрилин сказала: «Сегодня не задерживайся, к ужину вернется Нэт», – ни когда Джеймс ткнул пальцем в ямочку у нее на щеке – опять эта старая шутка – и сказал: «Теперь все мальчики будут за тобой увиваться».

Ханна через стол разглядывала сестрино платье и помадную улыбку, пальцем растирала запекшуюся паутинку болячки, оплетшую горло. Не надо, хотелось сказать ей, но она не знала, чего не надо. Знала одно: вот-вот что-то случится, и тут ничего не скажешь и не сделаешь, оно случится все равно. Когда Лидия ушла, Ханна схватила ложку и размяла мокрые хлопья в кашу.

Ханна не ошиблась. После школы Лидия попросила Джека съездить на Кручу над городом, и они припарковались в тени. Пятничным вечером, пока не шуганут патрульные, здесь, постепенно запотевая окнами, стояло бы с полдюжины машин. А в ясном свете понедельника вокруг ни души.

– И когда Нэт возвращается?

– Сегодня, по-моему.

На самом деле Лидия знала, что Нэт приземлится в кливлендском аэропорту Хопкинса в пять девятнадцать. Отец довезет его до дома к половине седьмого. Она выглянула в окно на часовую башню «Первого федерального», едва различимую в центре города. Пять минут пятого.

– Странно, что его нет?

Лидия рассмеялась – получился краткий горький смешок.

– Да ему наверняка не хватило. Не терпится слинять с концами.

– Ну вы же не на веки вечные расстаетесь. Он будет приезжать. На Рождество. Летом. Да? – И Джек задрал бровь.

– Может быть. Или он вообще никогда не вернется. Кого колышет? – Лидия сглотнула, постаралась говорить ровнее. – У меня своя жизнь.

Клен за опущенным окном шелестел новенькой листвой. Сорвался и завертелся в воздухе позабытый с осени одинокий вертолетик. Внутри Лидию всю трясло, но когда она взглянула на свои руки, оказалось, что они тихо и невозмутимо лежат на коленях.

Она открыла бардачок и вытащила коробку презервативов. Две штуки, как и несколько месяцев назад.

Джек напрягся:

– Ты что делаешь?

– Ничего страшного. Ты не переживай. Я не пожалею. – Он был так близко, что она чуяла соленую сладость его кожи. – Ты не такой, как все думают, – сказала Лидия и положила ладонь ему на бедро. – Все думают, у тебя столько девчонок, что тебе на все плевать. Но это вранье. Ты на самом деле не такой, да? – Их глаза встретились – голубое с голубым. – Я тебя знаю.