Нельзя сказать, что опыта общения с парнями у нее было совершенно. Их недолгий роман с Мортоном не ограничивался прогулками до Хогсмида под ручку. И хоть о том, чтобы перейти к «главному» речи не шло, в поцелуях недостатка не было. Целовались они тогда столько, что у нее потом болели губы, этот роман ей тем и запомнился, что Мортон постоянно ее целовал, к месту и не к месту. Сначала ей это нравилось, потом стало надоедать – эти отношения, по ее мнению, отнимали слишком много ее драгоценного времени, тратить которое она привыкла по собственному усмотрению. А после приключений с Краусом она постепенно начала его избегать. Этот роман сошел на нет по причине ее «холодности». Мортон так и сказал ей тогда: «Ты холодная». Она даже не обиделась, не всем же быть «горяченькими штучками».

А в конце шестого курса она испытала настоящий шок, когда Руквуд, который в этом году оканчивал школу, подкинул ей записку с признанием. Руквуд был верен себе – мрачный бука, который скорее сдохнет, чем покажет свою слабость или симпатию и будет молчать до последнего. Он ей нравился, она не могла в этом не признаться хотя бы самой себе. Он относился именно к тому типу парней, к которым она всегда питала слабость – высокий голубоглазый блондин. И когда он без предупреждения практически набросился на нее в темном коридоре и прижал к стене, она не особо сопротивлялась. Только сообщила ему, что он – напыщенный кретин и гребаный аристократ, но затем позволила себя поцеловать. Целовался он классно, куда лучше Мортона («Где только так натренировался» – успела она подумать, прежде чем мозг перешел в нерабочее состояние). Неизвестно, чем бы закончился этот их «эксперимент», если бы она не почувствовала опасность и не отпихнула Руквуда от себя. В этот самый момент из-за поворота выплыла фигура Снейпа, смерившего их подозрительным взглядом, но ничего не сказавшего.

Оставшийся месяц их с Руквудом взаимоотношения напоминали спектакль – на людях они или игнорировали друг друга или откровенно хамили, но когда их никто не видел, молча обменивались поцелуями, становившимися с каждым днем все более страстными. Но Руквуд закончил школу и теперь работает, кажется, в мексиканском филиале Гринготтса и больше она о нем ничего не знает. И даже не особо скучает. Разве что поцапаться от души не с кем. Но эти сны… Она чувствовала, что они потихоньку начинают изматывать ее. Больше всего она боялась, что в одну прекрасную ночь все же разглядит лицо незнакомца. И того, что ее подозрения подтвердятся. Так не должно быть, это все пошло и неправильно от начала до конца. И вообще – это все игры ее подсознания, на которое, возможно, оказали влияние прошлогодние слухи относительно ее «близких» отношений с деканом ее факультета. Лечиться надо, одним словом… Готовиться к ТРИТОНам и поступлению в Аврорат, а не маяться этой дурью…

Рассказала ли Хильда своим родителям то, о чем узнала из старого номера «Ежедневного Пророка» или нет, Диана не знала. Та с момента их разговора в библиотеке как-то отдалилась. Нет, они не ругались, но и прежнего желания постоянно находиться рядом друг с другом не было. Это было странно и даже больно. Словно из жизни уходило нечто привычное и ставшее как бы частью тебя. Скоро из ее жизни уйдет не только Хильда, но и другие. Директор, преподаватели, декан… При мысли о Снейпе в груди снова поднялась волна обиды и разочарования. Из головы у нее не шла та коротенькая заметка, на которую они с Хильдой наткнулись месяц назад. Тот мальчишка на колдографии с клеймом «Упивающегося» и нынешний Снейп – между ними словно не было ничего общего. Или было? Как Дамблдор мог принять на работу бывшего сторонника Того-кого-нельзя-называть? Неужели он не знал, как в случае с Краусом-Леконтом? Но ведь Снейп не менял ни имени, ни внешности, он даже не пытался спрятаться.

Чем больше она размышляла над тем, как Снейпа могло занести в ряды УС, тем больше ее тянуло в тот отдел библиотеки, хотя тогда она дала самой себе слово не возвращаться к этой теме. В конце концов она не выдержала – отправилась в отдел периодики перед самым закрытием библиотеки, когда народу в ней становится минимум.

В основном зале сидели две девушки с Рейвенкло и Дора Тонкс. Последняя улыбнулась ей, когда она вошла в зал и даже помахала, при этом непонятным образом умудрилась смахнуть своей миниатюрной задницей солидную стопку книг со стола.

Не ответив на ее улыбку, Диана проследовала в отдел периодики. Там было очень тихо и стоял привычный запах бумажной пыли и мышей («Куда только Миссис Норрис смотрит, или ее только на студентов натаскивали?»). Два массивных канделябра, на три свечи каждый, освещали стол.

Диана прошлась вдоль полок, нашла бирку с указателем «1982» и призвала палочкой стопку. Скинув ее на стол, отчего в воздух поднялось облачко пыли, принялась медленно, будто нехотя, перелистывать пожелтевшие страницы.

Найдя нужную страницу, она села на стул и уставилась на нее. Снова она перечитывала заметку и вглядывалась в колдографию, словно пыталась прочесть что-то между строк и узнать мысли того, кто был здесь изображен.

Положив голову на сложенные друг на друга кулаки, она вспоминала свой разговор с Дамблдором о Краусе-Леконте. Вспомнила свои ощущения, когда директор сообщил ей, кем на самом деле был их обаятельный и добродушный профессор по уходу за магическими существами. Да, тогда были шок и недоумение, куда же без них. Но так больно, как сейчас, не было. А почему? Может, потому, что к Краусу и его предмету она всегда относилась в лучшем случае безразлично. Ну, ходит по школе такой странный тип, седой мулат, обожающий всяких магических зверушек и пытающийся эту свою любовь привить ученикам (небезуспешно, надо сказать). Ничего плохого она от него не видела. Чего не скажешь о Снейпе. Вот уж кто не давал ей спуску, каждый раз опуская ее с небес на землю, когда ее в очередной посещало ощущение собственной важности и исключительной талантливости! Сколько раз он оставлял ее на отработку за ее вопросы и гипотезы не по теме, которые она предпочитала озвучивать именно тогда, когда он объяснял новый материал! Она тогда обижалась, но потом пришло понимание того, насколько раздражающим было ее поведение и она перестала лезть на рожон. Тогда его отношение казалось ей предвзятым и она считала, что он «гоняет» ее за то, что она – единственная полукровка на «чистокровном» факультете. Было время, она его ненавидела, потом стала относиться к нему как к неизбежному злу, затем начала восхищаться его знаниями. Что угодно было, но не было того спокойно-уважительного безразличия, с которым она относилась к профессору Краусу.

Погруженная в свои мысли, она не заметила, что в комнатушке есть еще кто-то и вздрогнула будто от удара, когда услышала тихий шорох где-то справа от себя. В паре шагов от нее стояла Хильда. Скрестив руки на груди, она со странным выражением на лице смотрела на Диану.

– Сидим? – нарушила молчание Хильда. – Угу… – И зачем? Ты же сама советовала мне забыть обо всем, что мы тут видели! – Не знаю… Просто пытаюсь понять, как он дошел до такого. – Хочешь знать мое мнение? По молодости да по глупости. Не знаю, что именно он искал среди этих людей, да и не хочу знать. Но многие попали туда именно так. А потом не знали, как выбраться из этого дерьма. – Ты-то откуда знаешь? – Отец рассказывал. – Кстати, ты рассказала родителям про этого своего фон-барона? – Рассказала. – И? – Они в легком шоке. Но встречу не отменили. Хотя и не говорили, что отрекутся от меня, если я не выйду за него. Так что у меня есть шанс – достаточно просто не произвести на него правильного впечатления и он сам откажется. – Твои бы слова да Мерлину в уши. – Давай, завязывай с этими бдениями над старыми колдографиями. Что бы ни происходило со Снейпом десять лет назад, если Дамблдор взял его на работу, для этого были веские основания. – А если он обманул Дамблдора? – По-твоему, за десять лет Дамблдор не смог бы разглядеть обман? – А если… – Без «если». Не знаю, что тобой сейчас движет – паранойя или нечто иное, прекращай это. Меньше знаешь – крепче спишь. Мы закончим школу и уйдем отсюда навсегда. Все, что здесь будет происходить, нас уже касаться не будет.