Облегчение - что не пришлось смотреть в мертвое лицо женщины, которую она так измучила и, по-видимому, косвенной причиной смерти которой явилась. И что не пришлось самой заниматься ее похоронами. Не говоря о том, что Фрэн повезло не увидеть, как мать скончалась.

“Я надеюсь, что ты жива, мама”, - думала она, глядя на могилу: в этой могиле миссис Грегг сейчас не было, смотреть ли на это со спиритуалистической или религиозной точки зрения, точки зрения самой умершей. На материалистическую Фрэн становиться не хотела, потому что уже давно… всей жизнью испытывала ее несостоятельность.

“Я надеюсь, что ты жива, мама, что ты слышишь меня и можешь простить. Хотя я не знаю, что стало с тобой – как не знаю, что будет со мной. Одобришь ли ты мою работу теперь?..”

Фрэн посмотрела на Алджернона – у него был угнетенный и виноватый вид. Подумать только, ее мать сумела сковать чувством вины не только свою собственную семью, а еще и своего зятя, который никогда ее не одобрял. Даже сейчас миссис Грегг крепкой хваткой держала ее мужа.

– Элджи, пойдем, - сказала Фрэн. – Ради Бога, пойдем…

Горло у нее сжалось, скорбный черный холмик расплылся перед глазами. Каркнула сидящая на оградке ворона, черная на фоне непроглядно-серого неба. Таким точно было душевное состояние миссис Грегг все последние десять лет жизни, несмотря на ее религиозный экстаз.

– Пойдем, дорогая.

Муж обнял ее за талию, самый любимый и близкий человек. Фрэн благодарно прижалась головой к его плечу, и они медленно пошли прочь. Домой. В дом Греггов, над которым больше не довлела миссис Грегг.

“Слава Богу”.

Фрэн почувствовала вину за эти мысли, но чувство облегчения не оставляло ее – как будто у нее с плеч наконец сняли камень и разрешили ходить прямо и свободно. Она и не подозревала до сих пор, насколько чужой была ей мать.

“Так не должно быть, я совсем неправильная дочь…”

Или вся семья у них неправильная? Может быть, только сейчас эта семья станет правильной. Сейчас, когда умерла глава этой семьи.

Честер и Кэти, повзрослевшие, похудевшие и посерьезневшие – хотя Честеру, казалось, худеть и серьезнеть было уже некуда – встретили их грустно и тепло. Брат и сестра вместе смотрели за своим племянником, пока Фрэн с мужем навещала мать.

– Садись, Фрэнни, отдохни, - сказал Честер, пододвинув старшей сестре стул. Он двигался намного легче и выглядел намного бодрее, чем тогда, когда они расставались. Благодаря общим усилиям, вложенным в его здоровье; и благодаря титаническим и неоцененным усилиям его матери.

– Спасибо, Чет.

Она села, глядя на сына, игравшего на диване. Сейчас Фрэн не хотелось ни брать своего ребенка на руки, ни думать о нем. Она была наполнена смертью матери, хотя осознала это только сейчас.

– Вы говорите, сердечная недостаточность? – спросила молодая женщина, сжав ледяные руки. Было только начало осени, а ее не согревал даже огонь камина.

– Предположительно. Это посмертное заключение врача, - серьезно и почтительно – с почтением к их общему горю – ответил Честер. – Мама никогда не жаловалась на сердце. Она вообще никогда не жаловалась нам. Считала, что должна стойко нести свой крест…

Фрэн кивнула.

У них в семье не принято было проявлять несдержанность; а хуже всего было бы нарушить приличия, упомянув о какой-нибудь деликатной проблеме. Воздержание во всем, находящее свой сток в истерических припадках или религиозном рвении.

“Бедная, бедная мама…”

А была ли она счастлива с отцом? Даже если нет, никто не услышал бы от нее слова жалобы. Никто теперь не узнает, каково ей было. Как никто не знал эту хранительницу семьи, когда она была жива.

Фрэн протянула руки, словно желая притянуть к себе обоих взрослых детей, которым посвятила себя ее мать; и те поняли. Кэти и Честер обняли ее, и две сестры заплакали.

“Услышим ли мы еще о ней?..”

Когда все немного успокоились, Кэти предложила сделать чаю. Фрэн с радостью согласилась. Как все-таки хорошо, что она приехала не сразу после смерти миссис Грегг, а немного погодя, когда первое потрясение у сестры и брата прошло. И, кажется, мать и в них не сумела вызвать такой любви, чтобы они сейчас неутешно горевали.

– Я помогу Кэти на кухне, - сказала Фрэн и встала. – Элджи, будь другом, присмотри за сыном.

Она быстрым шагом ушла. Не столько затем, чтобы помочь сестренке, сколько чтобы остаться с ней наедине. Может быть, у Кэти есть что ей сказать?

Однако им все еще было нечего друг другу сказать – слишком тяжело было говорить о прошлом, о матери; и слишком порознь они выросли. Благодаря матери.

Составив посуду, молочник и блюдо с печеньем на поднос, Фрэн хотела уже унести все это в гостиную; но Кэти молча взяла у нее тяжелое блюдо и несколько чашек. Фрэн поблагодарила улыбкой и кивком. Однако сестра уже опередила ее, молча отправившись в комнату.